Светлана Ганнушкина: обыск в музее Сахарова – удар по репутации России

Светлана Ганнушкина, председатель Комитета "Гражданское содействие" в интервью корреспонденту портала HRO.org Вере Васильевой прокомментировала обыск в Музее и общественном центре имени Андрея Сахарова.

 

– Светлана Алексеевна, во время обыска Вы оказались в музее случайно или приехали туда специально?

– Нет, это не была случайность. Мне позвонили и сказали, что в музее проходит обыск, и я туда поехала. Кроме естественного интереса к судьбе коллег, я теперь член Фонда им. Сахарова и чувствую дополнительную ответственность за то, что там происходит. Мне было известно, что в связи с выставкой "Запретное искусство – 2006", прошедшей в музее, возбуждено уголовное дело, и я поняла, в связи с чем этот обыск. Я боялась, что будет устроена какая-то провокация с целью подвигнуть на противоправные действия тех, кто находится в музее. Этого не произошло, хотя сотрудники милиции вели себя недружелюбно.

– А в чем конкретно это выражалось?

– Это выражалось в большой напряженности поведения, нервных реакциях на вопросы. Одновременно со мной приехало телевидение, и работники милиции его не пустили в музей, настойчиво потребовали, чтобы телевизионщики убрались из здания. В общем, были некоторые основания предполагать, что может возникнуть, во всяком случае, очень резкий разговор и нежелательные столкновения.

Наша организация и я сама за прошлый год пережили множество проверок: и подразделениями МВД, которые занимаются борьбой с организованной преступностью, и теми, кто занимается экономическими преступлениями, и Росрегистрацией – в связи с проверкой прокуратуры запроса теперь уже бывшего депутата Госдумы Курьяновича, обвинившего меня в поддержке кавказских криминальных группировок. Сотрудники всех этих структур были с нами предельно вежливы и как-то очень быстро понимали, что их заставляют заниматься чепухой. Это не помешало Московской прокуратуре вынести в отношении меня предостережение.

К слову, два дня назад я, наконец, получила решение суда (оно было принято еще 25 октября, а вступило в силу 5 ноября), которым направленное мне предостережение признано незаконным, а деятельность нашей организации соответствующей уставным целям эффективной защиты вынужденных мигрантов.

Тут все было иначе. И дело не только в том, что это был обыск - я думаю, что оперативным работникам были даны более негативные установки по отношению к сотрудникам музея. Если мы попали под общую установку борьбы с неправительственным сектором, то в данном случае имеет место «точечная бомбардировка».

– И что происходило после Вашего приезда?

– На тот момент, когда я приехала, оперативники уже забрали из библиотеки газетные статьи, какие-то документы. В общем, брать им было нечего. Газетные статьи, которые можно найти в любой библиотеке или в Интернете – что они доказывают? Насколько я понимаю, там не было статей, в которых говорится, что народ возмущен тем, что в центре Сахарова была такая выставка. Тем не менее они забрали газетные статьи.

А потом зашел разговор о компьютере. Они нашли какие-то файлы, которые, на их взгляд, были связаны с выставкой, и сказали, что заберут системный блок. Вот тут мы оказали этому некоторое сопротивление. То есть, не физическое, естественно, а в виде дискуссии. Я им сказала: "Вы хотите забрать шкаф вместо того, чтобы взять его содержимое. Потом можно будет сказать, что в шкафу было все, что угодно. Это вас самих ставит в нелепое положение. Потом вам же скажут, что обнаруженные там файлы принадлежат какому-то третьему лицу. Садитесь за компьютер, смотрите файлы, которые вызывают у вас интерес, и в присутствии понятых переснимайте их на диск".

Сначала работник милиции показывал мне постановление, где написано, что среди прочего изымаются технические средства. На это я ответила, что подразумеваются технические средства, с которых можно воспроизвести ту информацию, которая нужна, то есть, носители информации.

Наконец, Юрий Самодуров убедил их позвонить своему руководству, и руководство сказало: переснимайте файлы. Они уселись переснимать файлы и составлять протокол. Тогда я уехала, потому что, как мне показалось, накал, который возник в какой-то момент, был снят. А у меня еще были в тот день дела в "Гражданском содействии". К тому же приехали представители Лукина, Памфиловой, множество представителей прессы, потом - Сергей Адамович Ковалев и другие люди.

Это комментарий к тому, что было, что я видела своими глазами, как свидетель.

– А что Вы можете сказать вообще об этом уголовном деле?

– Вы знаете, кто его ведет? Дело ведет Таганская прокуратура, а обыск проводил отдел по борьбе с организованной преступностью, точнее, то его подразделение, которое занимается борьбой с политическим экстремизмом. Все это абсурдно само по себе. Людей, совершенно мирных, никакой ксенофобии ни к кому не испытывающих, ничего и никому не навязывающих, обвинять в экстремизме нелепо.

Выставка мне не нравится, я бы ее устраивать не стала. Но эти мои разногласия с Самодуровым касаются вопроса о том, чем сейчас важно заниматься нашему небольшому правозащитному сообществу, и не имеют ни малейшего отношения к Уголовному кодексу. А государства это никак не касается. Выставку музей проводил в своем помещении, не нравится – не смотри, никакой опасности для государства, власти или каких-то групп населения она не представляла.

– А как Вы полагаете, может ли это дело быть связано с оказанием давления на Сахаровский центр, с тем, что его деятельность в принципе не нравится государству?

– Конечно, это так и есть. Выбрана жертва, и с ней расправляются. Не уверена, что выбор вполне осмыслен, просто стрелка рулетки указала на Музей, как прежде на Ходорковского, совсем не по объективным причинам неприятного власти.

Вот, в центре Сахарова была выставка о политзаключенных, мы все в ней участвовали. Путем очень серьезных, достаточно резких дискуссий отбирали тех, кого мы готовы были назвать политзаключенными. То есть, помещение которых в тюрьму, как нам представляется, имеет именно политические побудительные причины.

Это было прямое обвинение в адрес государства. Но эта выставка не вызвала такого резонанса, никто ничего не громил, никакого уголовного дела не возбуждали. То есть, когда правозащитники предложили власти серьезный разговор, она предпочла этого не заметить.

Разумеется, легче реагировать и возбуждать наших граждан, когда речь идет об эпатаже, который не несет столь непосредственного жесткого разоблачения власти.

Конечно, упрек есть и в двух, удостоенных внимания прокуратуры выставках. "Осторожно, религия" направлена против клерикализма, а "Запретное искусство – 2006" – в насаждении цензуры. Но, согласитесь, преступная война в Чечне или возобновившиеся политические репрессии – темы несколько более мрачные.

– Почему же так происходит? Почему дело возбуждено именно из-за такой неполитической выставки?

– Наверное, потому, что проще расправляться с организаторами именно на этом поле. Тут легче сказать, что такая выставка оскорбляет чьи-то чувства, воспользоваться некоторыми разногласиями в отношении к ним в нашей среде.

Но тут преследователи ошиблись. Наши разногласия не имеют отношения к защите тех, кто преследуется по политическим причинам, даже в случаях гораздо более серьезных, принципиальных расхождений.

А то, что власть имущим не нравится деятельность центра Сахарова – это безусловно. Она не нравится, и не нравится наша деятельность тоже. Так и пусть себе не нравится! Я уверена, что и на Западе властям часто не нравится то, что говорят и делают правозащитники. Более того, у нас было много дискуссий с западными политиками, стоящими у власти, об их действиях. Слушают и прокуроров не зовут.

И вот, что еще я хотела сказать. Это уголовное дело способно очень негативным образом отразиться на репутации нашей страны. Именно потому, что это место связано с именем Андрея Дмитриевича Сахарова больше, чем любое другое. А Сахаров – это признанный нравственный авторитет во всем мире. Поэтому это дело, конечно, отражается на репутации государства в гораздо большей степени, чем если бы это касалось кого угодно из нас.

И последнее. Меня очень беспокоит перспектива уголовного преследования Юрия Самодурова, потому что оно грозит уже не условным наказанием, а совершенно реальным сроком. Кому и зачем все это нужно?