Александр Черкасов о жизни на войне

Александр Черкасов, МемориалПредставляем вниманию читателей несколько экспертных материалов Александра Черкасова, сотрудника Миссии неправительственных правозащитных организаций в зоне вооруженного конфликта в Чечне, члена правления Международного правозащитного общества "Мемориал" из сборника "Жизнь на войне", который готовится к выходу в центре "Демос".

 

 


 

  • Черная метка. Чеченцы: образ врага
  • Легенда о кавказской нефти
  • Победа варварства над варварством. Террор и контртеррор в чеченских войнах

    Черная метка. Чеченцы: образ врага

    Место одного из «главных зол», занимаемое сегодня в российском массовом сознании «лицами кавказской национальности» вообще и чеченцами в особенности, кажется вполне естественным. Столь же очевидной кажется и причина такого отношения к чеченцам — более десяти лет длящиеся чеченские войны.

    Но, обратившись к событиям и настроениям до 1994-го, «до начала первой чеченской», мы обнаруживаем тот же «образ врага», ту же самую фобию. Можно предположить в этом реакцию на чеченскую действительность: дискриминацию невайнахского на селения и его исход из республики, ставшие регулярными захваты заложников. Впрочем, тогда в средствах массовой информации сообщения в основном были отнюдь не о «правах человека», а о политическом и вооруженном противостоянии в республике.

    Можно заподозрить, что эти настроения — результат массированной пропаганды в рамках «плана Шахрая» -- возвращения отколовшейся провинции в лоно империи, -- который был приведен в действие в конце 1993-го, после первых думских выборов 12 декабря.

    Но оказывается, на уровне массового с ознания все уже вполне сложилось даже не к скандальному рождению нового российского парламентаризма, но к громкому завершению советской власти 4 октября 1993 года. Тогда создавалось впечатление, что противник «сил правопорядка» — не «красно-коричневый», а «усатый и носатый»[1]. Действия «силовиков», последовавшие за объявлением в Москве чрезвычайного положения, также были направлены отнюдь не против «фашистов», но против «брюнетов»[2].

    Что же могло определить формирование столь серьезных античеченских настроений уже к исходу второго года «российской демократии»?

    Вроде бы очевидный ответ: причина — в криминале.

    Легенда о чеченском криминале

    Говоря об этом, обычно имеют в виду хищения нефти[3] и денег — по «фальшивым чеченским авизо»[4]. Но чеченские заводы перерабатывали в основном нефть из других регионов — и «оффшорное» положение Чечни просто помогало ее владельцам осуществлять головокружительные комбинации. Кроме того, и темные дела с нефтью, и не менее масштабные аферы с фальшивыми авизо — проблемы отнюдь не чеченские, а общероссийские. Деньги обналичивались в Первопрестольной. Следствие по авизовым делам коснулось чиновников российского Центробанка, а в журналистских публикациях возникали фамилии совсем не чеченские — вроде братьев Черных. Бизнес, вообще, любит оффшоры.

    Кроме того, и нефть, и авизо, и прочее — явления, с которыми «простые россияне», равно как и простые российские милиционеры, сталкивались лишь изредка. Между тем в образе начала 1990-х, сложившемся десять лет спустя, как непременное действующее лицо присутствует «чеченская мафия». Соответствовало ли это реальности?

    Действительно, чеченцы в начале 1990-х заявили о себе в преступном мире — и к тому были предпосылки: у выходцев из чеченского общества, сохранившего многие архаические традиции, были необходимые для этого качества. Один знакомый автора этой главы находился в начале 1980-х в лагере в республике Коми — его, «политического», с «уголовной» статьей отправили туда подальше от столиц. На общем режиме значительную часть зэков составляли местные, но были и вайнахи, человек пять-шесть. Как-то «старшего» среди них «закрыли» в ШИЗО[5]. «Местные» заключенные решили использовать это обстоятельство, дабы окончательно «разобраться»: кто на зоне главный? И остальных вайнахов вызвали на «разборку».

    Те запросили мнение «старшего» своей «семьи». Он из ШИЗО прислал «маляву»: «зовут — идите, разбирайтесь». И тут они начали собираться: не торопясь слезли с нар, медленно поправили одежду, засунули в голенища «прахорей» свои «пики», и вышли из барака. Барак, в котором «местные» ждали их на «разборку», находился на другом конце лагеря. Как рассказывал наблюдавший за этой сценой мой знакомый: «Они, не торопясь, шли по зоне, словно в каком-то классическом вестерне — только в вестернах жара и пыль, а тут — снежные сугробы и пар от дыхания. Они дошли до барака, и секунд через тридцать после того, как за ними закрылись двери, изо всех окон и дверей посыпались полуодетые, в чем были, “пацаны” — те самые “местные”. Все вопросы были решены...»

    Больше всего моего знакомого поразил автоматизм в исполнении приказа того, кого группа признавала за старшего, готовность и решимость немедленно идти против многократно превосходящего численностью противника. Собственно, это был и не приказ даже, а скорее разрешение: они и сами понимали, что выжить можно, не отсиживаясь, а только атакуя. Отметим: в данном случае речь идет не об отдельном «чеченском сообществе», а об одной «семье» в рамках живущего «по закону» лагерного коллектива.

    Потом уже, в начале 1990-х, эти качества позволяли чеченским группировкам конкурировать со «славянскими» (читай со всеми остальными) в «контроле» и «крышевании» и в разделе сфер влияния — уже не «по закону», а «по беспределу». Их дерзость и безжалостность в отношении жертв или в борьбе с конкурентами можно было оправдывать «обычаем». Субъектами адата — обычного горского права — являются лишь «свои», члены общины, обитатели одной долины, ущелья, но не «чужие» (общеизвестные законы горского гостеприимства компенсировали эту сторону адата). В начале 90-х, в «беспредельное» время, это свойство адата можно было при желании противопоставить «воровскому закону», что давало преимущество в конкуренции с другими преступными группами[6]. В конце концов, и сам «воровской закон» отделяет «настоящих людей» — субъектов этого «права» — от остальных, никакими правами не наделенных[7].

    Выработанные с детства в традиционной чеченской сельской общине качества — дерзость в борьбе за лидерство, решимость и умение идти до конца в сочетании с традицией уважения к старшим и подчинения им — давали чеченцам фору в преступном мире[8]; впрочем, те же качества делали их отличными солдатами и сержантами Советской Армии[9]. Но выше всюду речь именно о выходцах из традиционной общины и о возможности их реализации прежде всего в окружающем сообществе и в его рамках. Насколько же их традиционные связи могли бы помочь чеченцам в построении того самого «преступного сообщества»? Тем более теперь, десятилетие спустя, так называемая «чеченская мафия» оказывается не столь заметна.

    Дело в том, что те же самые качества, что давали преимущество в установлении «контроля» над чем-либо и в борьбе за этот «контроль», устанавливают и его пределы. Лидер мог создать группу, но не мог выстроить иерархию. Система получалась одноранговая и масштабированию не подлежала. «Национальный характер», соответствовавший общественному строю, «военной демократии», неминуемо порождал конкуренцию между лидерами[10]. Преимущества, даваемые обществом традиционным, могут в должной мере проявиться лишь в модернизированной среде окружающего мира. Это накладывает ограничение на связи вертикальные, на «высоту» пирамиды пресловутой «чеченской организованной преступности».

    Но, оказывается, и «база» этого гипотетического сооружения также не могла быть обширна. Несмотря на кажущуюся вайнахскую солидарность, горизонтальные связи в чеченской диаспоре также были затруднены.

    Казалось бы, чеченские бизнесмены, сталкиваясь с местным российским рэкетом, могли рассчитывать на помощь «родной крыши» — чеченских же криминальных группировок, — а это неминуемо приводило бы к росту влияния пресловутой «родной крыши». На практике же обращение за помощью к представителям другой семьи даже в форс-мажорных обстоятельствах (в случае «наезда») было бы нарушением обычая. В таких случаях предпочтительно и «по обычаю» было купить оружие самим и в случае явления «мытаря» стрелять. Чеченцы не шли под «чеченскую крышу» и не образовывали таким образом вертикальную иерархическую мафиозную структуру. Чеченцы не были склонны к «горизонтальному» объединению и не образовывали сплошную среду.

    Но если не криминал, что же мы можем положить в обоснование античеченских фобий начала 1990-х? Остается опыт повседневного общения с пришельцами — «понаехали тут». Но к началу 1990-х чеченская активность в России сильно упала по сравнению с предыдущими годами и десятилетиями[11].

    Что в итоге? Да, были чеченцы в общероссийском криминале — но кого там только ни было. Был и «чеченский» криминал — отдельные дисперсные группировки, — но они в этой сфере тоже были далеко не единственными. Были чеченцы, просто работавшие и жившие в других регионах России, как и представители других кавказских народов. Но ничто из этого по отдельности не могло стать рациональной основой масштабной этнической фобии начала 1990-х.

    По образу и подобию: как создать себе врага

    Попытки найти рациональное объяснение «образа чеченца», сложившегося в России в начале 1990-х, приводят к странному результату. Предпосылки для его создания к тому моменту если и имели место, то либо не стали фактором общественного обсуждения (как криминальное давление на невайнахское население в самой Чечне), либо еще не имели место как таковые (криминальное давление на сопредельные территории, массовый захват заложников), либо оказывались сильно преувеличены (как наличие в России организованного чеченского преступного сообщества). Ничто в начале 1990-х не могло стать рациональной основой для столь избирательной и масштабной этнической фобии. Кажущееся единственно рациональным объяснение таково: на юге России уже была заложена основа для затяжного сепаратистского конфликта, поэтому россияне болезненно воспринимали все новости «на чеченскую тему».

    Но был в то время другой конфликт, занимавший куда большее место в политической жизни и в информационном пространстве, — а именно, начавшееся едва ли не сразу после краха августовского путча 1991 года противостояние исполнительной и законодательной власти. Конфликт персонифицировали «первое лицо» государства, президент России Борис Ельцин, и «второе лицо» — председатель Верховного Совета Руслан Хасбулатов.

    И простые россияне, и простые чеченцы отчасти воспринимали Руслана Имрановича в соответствии с его паспортной национальностью — обострившаяся под конец советской власти «дружба народов» тому способствовала. Но лишь отчасти. Хасбулатов через радио и телевизор присутствовал в каждом доме, и для большинства зрителей утратил этнические черты — как, скажем, вечно популярный певец Кобзон. Или как вежливый сосед по лестничной площадке, который каждое утро здоровается и аккуратно выносит мусор. Таких предельно конкретных людей народное сознание отрывает от абстрактной племенной общности и принадлежностью к ней не попрекает — если, конечно, на это сознание не «капать» ежечасно...

    Да и сам Руслан Хасбулатов был скорее частью «советского народа — новой исторической общности людей». Сделав неплохую комсомольско-партийную карьеру, он еще в шестидесятых причастился к советской номенклатуре[12].

    От дудаевской Чечни Хасбулатов достаточно быстро «отделился» — новое руководство республики с ним поссорилось. Со стороны Грозного это было естественно. Для властей Чечни, считавшей себя уже отложившейся от Федерации, Руслан Имранович начальником не был. Еще важнее другое: к занимавшему вторую должность в России соплеменнику — а так высоко во властной иерархии не поднимался ни один чеченец! —республиканские власти ревновали свой народ, уважающий такие успехи, куда больше, чем к любому высокопоставленному великороссу; настолько, что приписывали ему разного рода коварные замыслы (скорее всего, напрасно, Хасбулатов претендовал на первенство в метрополии — зачем ему была родная провинция?). Показательно, что в октябре 1993-го Дудаев приветствовал победу Ельцина над парламентом.

    Сам Хасбулатов успел подчеркнуть дистанцию с Грозным: в начале 1992 года он «прославился» указанием директорам московских гостиниц «Гнать чеченцев взашей!» — по крайней мере, так восприняли его распоряжение и директоры, и изгонявшиеся чеченцы[13]. Осенью 1992 года этот эпизод был использован при попытке инициировать отзыв Хасбулатова с поста спикера[14], и ему потом его не раз припоминали[15].

    Так что если до 1993 года и муссировался вопрос об этничности Руслана Имрановича то лишь в том смысле, что он о ней забыл: «После событий конца 1991 года — начала 1992 года: конфликт с Чечней, выселение чеченцев из московских гостиниц по личному приказу Хасбулатова, связываемая с именем спикера попытка переворота в Чечне, — председатель ВС РФ перестал существовать для своего народа»[16]. Его атаковали не как чеченца, а как «плохого чеченца»[17]. Никто, например, не увязывал его имя с делом о «чеченских авизо».

    Основное содержание противостояния российской законодательной власти с исполнительной казалось очевидным: парламент пытался поставить СМИ под контроль. Столь же естественным казался и основной оппонент законодательной власти — министр печати и информации, вице-премьер правительства России Михаил Полторанин.

    Действительно, основным оружием в обозначившемся конфликте между президентом и парламентом были немногочисленные общефедеральные средства массовой информации: газета «Известия»[18] и пара федеральных телеканалов[19] (законопроект, позволявший парламенту их контролировать, обсуждался в Верховном Совете 16 июля 1992 года). Кроме того, были предложены поправки в Уголовный кодекс об ответственности за критику высших должностных лиц[20]. В этом конфликте «демократы» выступили за свободу слова против намеревающихся ввести цензуру «не-демократов» из Верховного Совета[21].

    На втором году существования новая российская власть все более ощущала свою внутреннюю идейную пустоту. Идеология и действия верховной власти выстраивались не от внутренней позитивной программы убеждения, а от противостояния внешнему врагу. ГКЧПисты сидели в «Лефортово», в Конституционном суде слушалось «дело КПСС» — это были враги вчерашние. Врага завтрашнего нужно еще было создать…

    Политическая борьба того времени была одновременным и многоуровневым противостоянием программ, идей, команд — причем «линии фронта» на каждом уровне отнюдь не совпадали, поскольку сами армии еще не сформировались. Это уже потом закрепился стереотип: с одной стороны, «демократы и рыночники», с другой — Белый Дом, «обитель зла»; поляризация, катастрофическое упрощение, вплоть до «кто не с нами — то против нас». И была подмена целей и средств.

    Цель реформ — либеральная рыночная экономика — исходно провозглашалась не как нечто самодостаточное, но лишь как непременное условие существования открытого, свободного, демократического общества. И власть «реформаторам» была вроде бы нужна не сама по себе, но для осуществления либеральных рыночных реформ[22]. Борис Ельцин укреплял свою «ветвь» власти в противоречивой парламентско-президентской системе для проведения демократических рыночных реформ — наверное, он и сам в это верил.

    Но то, какие люди и какими методами действовали, лучше любых деклараций сообщит о действительной[23] цели — хотя бы потому, что средства эту цель по ходу дела сильно меняют, а тактика исподволь определяет стратегию.

    В канун съезда Хасбулатова, которого «уже давно не интересует, уважают его или нет в собственном избирательном округе»[24], обвинили во вполне, казалось бы, «чеченском» прегрешении — руководстве незаконными вооруженными формированиями: «В центре Москвы длительное время действует крупное вооруженное формирование, которое, по сути, незаконно … потому, что не подчиняется ни министру внутренних дел, ни министру безопасности, ни Президенту. Командовать формированием может только… Управление охраны Белого дома — так именуется формирование — стережет не только Белый дом, но и еще 75 объектов столицы, в том числе телекомпанию «Останкино»[25]. Но в этих обвинениях опять-таки не было ничего этнического: спикер не чеченец, а «забыл своих избирателей».

    Политическая игра перешла из позиционной стадии в комбинационную. Исполнительная власть вроде была вроде настроена по-боевомуЕльцин заявил, что «на Съезде надо не дать правительству, по крайней мере, основной его части во главе с Гайдаром, уйти в отставку»[26]. Но одновременно были сделаны как будто примиренческие шаги. 25 ноября 1992 года Руслан Хасбулатов получил «голову» самого «шумного» оппонента — Полторанина был отставлен с поста министра печати и из вице-премьеров.

    При этом почти незамеченной оказалась отставка 24 ноября Егора Яковлева[27], событие знаковое: при Яковлеве разнузданные «информационные войны» 1993 года вряд ли были возможны. Вместо тактических уступок менялась сама тактика, то есть сдавались позиции стратегические. Яковлев, отстраненный за освещение событий в зоне осетино-ингушского конфликта — прежде всего потому, что не выдержал одностороннюю антивайнахскую линию, — в околовластные структуры уже не вернется. Его позиция и стиль не дали бы в следующем году бороться с Верховным Советом «всеми имеющимися средствами» — включая использование «национального вопроса» в далеко не мирных целях.

    Одни фигуры ушли с доски насовсем — это была «жертва качества ради выигрыша темпа», — другие появились на новых местах и в новых ролях. 26 декабря Ельцин назначил все того же Полторанина руководителем новой информационной структуры, Федерального информационного центра[28], сохранив по сути вице-премьерскую должность. Полторанин теперь был неподотчетен парламенту. Основной задачей ФИЦа было обеспечение предстоящего референдума, вообще укрепление позиций президента в условиях двоевластия — то есть, по сути, противодействие парламенту и в первую очередь спикеру, теперь уже личному врагу Михаила Никифоровича. С подачи руководителя ФИЦа и возникла в российском публичном дискурсе 1993 года тема «чеченской угрозы».

    В рамках противостояния было куда проще было оппонировать не идеям или программам, не вести спор по существу, а перейти на личности[29]. Этот «стиль спора»[30], оказался близок обеим сторонам конфликта — по крайней мере подавляющему большинству с обеих сторон.

    Тут было не обойтись без «критических заметок по национальному вопросу», однако самые распространенные и привычные с советских времен ярлыки — от жидомасонского заговора и трупных пятен ожидовления — были уже монопольно захвачены противниками исполнительной власти[31], стали их фирменным блюдом. Сами они, не сказать, что вовсе незаслуженно, были заклеймены как фашисты и антисемиты. Так что использование исполнительной властью антисемитской реторики против «противника» было бы по меньшей мере странно — и, кроме того, «у нас теперь так не носят!». И в этой ситуации в 1993-м, в дискуссии с парламентом как нельзя кстати оказалась этническая принадлежность спикера: в пропагандистской постройке появился краеугольный камень[32].

    В начале января Полторанин обвинил Хасбулатова в подготовке путча. 9 января газета «Унита» опубликовала интервью с Полтораниным «Так я сорвал заговор против Ельцина» (подзаголовок: «Новый государственный переворот в России был уже почти осуществлен. Во главе его стоял Хасбулатов»). Якобы банды вооруженных чеченских боевиков собрались в Москве, готовые по первому приказу выступить и захватить 75 объектов, включая министерства, банки и телевидение. О готовящемся путче знали-де министры безопасности и внутренних дел, спас же Россию сам Полторанин — сообщил президенту о заговоре и добился от него указа, запретившего незаконные вооруженные формирования Хасбулатова[33].

    Разумеется, речь шла о том же самом Управлении охраны Белого Дома, но акцент немного сместился… Хасбулатов пытался оправдываться[34]: еще в августе 1991 года он поручил МВД взять 75 объектов в Москве под усиленную охрану, которую осуществляли около пяти тысяч милиционеров, их Полторанин зачислил под команду Хасбулатова и сделал чеченцами; личная охрана спикера состояла, по его словам, из трех десятков человек, не чеченцев...

    К началу февраля эти обвинения уже «ушли в песок», но кампания набирала инерцию. Именно в таком контексте в начале февраля 1993 года на пресс-конференции в ГУВД Москвы выступил специалист по этническим преступным группировкам Михаил Сунцов, назвав чеченскую преступную группировку «наиболее организованной» и констатировав, что ее представители стали отходить от просто рэкета: «…чеченцы предпочитают контролировать крупные коммерческие структуры с большим уставным капиталом»[35].

    Взаимная обида Хасбулатова и Полторанина достигла кипения. Руслан Имранович поминал Михаила Никифоровича при каждом удобном случае[36] — но последний управлял информационными потоками, и первому доставалось больше. Шла жестокая война компроматов[37], и в этой войне Хасбулатов уже был заклеймен как чеченец — то есть любой «негатив» из мятежной республики теперь отражался на облике спикера.

    Хабулатов сделал несколько запоздалых ответных ходов «на чеченском направлении». 12 августа 1993 года на заседании Верховного Совета по предложению Доку Завгаева, поддержанному Хасбулатовым, обсуждали чеченскую проблему: якобы Джохар Дудаев пришел осенью 1991 года к власти в Чечне благодаря данной им Михаилу Полторанину и Геннадию Бурбулису взятке в пять миллионов рублей[38]. В качестве источника Хасбулатов назвал бывшего заместителя министра внутренних дел России Андрея Дунаева, которого прокуратура даже намеревалась на этот счет допросить[39]. Дальнейшего развития этот сюжет не получил.

    А Полторанин «вел огонь по площадям», — его стараниями «злой чечен» стоял у стен столицы: «Когда сегодня говорят, ах-ах, чеченская мафия мотается на автомобилях по Подмосковью и стреляют кур у фермеров. Потом женщина выскакивает, фермерша, хозяйка, которая этих кур выращивала своими руками. А он поднимает ей дулом подол и говорит, где твой муж, давай сюда деньги и так далее. Что же вы думаете? Неужели мы должны еще терпеть весь этот сволочизм, чтобы люди потом сами хватались за вилы и развязывалась гражданская война?»[40]

    Вот так в 1993 году, когда в противостоянии ветвей власти в ход пошли вполне советские архетипы, привычный образ «нехорошего еврея» и отведенную для него «черту оседлости» в пропагандистских конструкциях занял «злой чечен», которому в иных обстоятельствах была бы отведена ниша вполне маргинальная. Ассимилированного советского интеллигента Руслана Хасбулатова при этом «скрестили» с раздутым до гомерических размеров образом «чеченской мафии». Теперь и каждая новость с Кавказа, каждое чеченское «лыко» было «в строку». Несколько месяцев информационных баталий сделали свое дело — к октябрю 1993-го «образ врага» был сформирован.

    А дальше были 13 лет чеченской войны, — «горячей», «холодной», партизанской, террористической. За это время «образ» обрел плоть, задним числом населив и прошлое.

    Примечания

    [1] Если обратиться к радиопереговорам на милицейской волне в канун штурма Белого дома, выяснятся, что в беседах милиционеров речь идет вовсе не о конституционности и легитимности их оппонентов: «С черномордыми в Чечне жить будете! — Мужики, давайте всех чёрных хорошо разбабим! — Всех чернож... к стенке. — Руцкой уже в Чечне давно. — У него жена мусульманка! Хасбулатовка, елки-палки! — Черных в плен не брать. Москва стояла и стоять будет, а эти нацмены никогда править нами не будут!» (А. Черкасов, «Русский ночной разговор: Перед штурмом «Белого Дома». Закрытый эфир, ПолитРу, 4 октября 2004 г., http://www.polit.ru/analytics/2004/10/04/radio.html). На следующий день милиционеры, выводя из взятого уже здания коллегу из охраны Белого Дома, объясняли ему: «Ты, тра-та-та, кому вообще служил? Один — чеченец, а второй вообще — еврей...»

    [2] В частности, «зачищен» оказался принадлежащий крупному чеченскому бизнесмену Малику Сайдуллаеву концерн «Милан», известный всем как организатор «Русского лото».

    [3] Действительно, почти все из многочисленных вооруженных структур в Чечне к 1994 году «занимались хищением нефтепродуктов под видом их охраны» (Яндарбиев Зелимхан. Чечения: битва за свободу. Львов, 1996).

    [4] Фальшивые платежные поручения о якобы совершенных перечислениях крупных сумм денег, которые обналичивали в Москве; это было возможно в условиях фактически распавшейся, но формально действовавшей банковской системы.

    [5] Штрафной изолятор.

    [6] Точно так же во второй половине 1990-х весьма удобным инструментом для похитителей людей оказался «ваххабизм»: своих соплеменников-мусульман похищать нельзя, но можно объявить себя и своих «истинными мусульманами», тогда остальные окажутся мусульманами неистинными, законным «объектом охоты». Именно это обстоятельство привело к 1997 году под знамена «ваххабизма» многих бандитов, до тех пор излишней религиозностью не отличавшихся. Почти что любая традиция или идеология может быть использована для разделения людей, так что не стоит винить ислам или горские обычаи — скорее виноват тот, кто их использует для оправдания преступления.

    [7] Смысл слова «закон» в данном случае русским языком передается не совсем точно, поскольку заимствовано оно было из языка польского. Арго преступного мира складывалось, пока еще в Российскую Империю входила Польша, и восприняло кое-что из польского языка. По-польски слово «закон» означает «орден», монашеский орден, например, «закон иезуитов». Вступая в «воровской орден», человек отказывался от «мира» — от участия в жизни государства, от семьи, от всего. Но лишь члены братства были друг для друга полноправными, в отношении остальных было дозволено всё.

    [8] Вообще традиционная замкнутая община со своей иерархией, условностями и обычаями — будь то чеченское село, или сицилийская деревня середины прошлого века, или еврейское местечко вековой давности — это «область высокого давления»: молодые люди приобретают здесь способности, о которых до поры до времени сами не подозревают. Они — те, кто не исковеркан и не сломан — похожи на сжатые пружины. Когда история на очередном витке выбрасывает их в окружающий мир, эти способности могут дать им преимущества в самых разных областях, включая и криминальную. Про сицилийскую мафию стараниями кинематографа знают все. Русская «феня» не зря на добрую треть состоит из идиш. Но ведь не меньший след выходцы с Сицилии оставили в современной итальянской литературе. А о евреях в русской культуре и в российском государстве можно, пожалуй, и не говорить.

    [9] «А Коля-“Зять” пошел в десантные войска / И там вполне, как говорят, “нашел себя”» (Визбор Ю. «Волейбол на Сретенке»). Чеченская война показала, сколь опасны они в качестве противника...

    [10] Сходные обстоятельства помешали становлению чеченской государственности и в XIX, и в XX веках. Конфликты между Джохаром Дудаевым и его ближайшим окружением выбросили в оппозицию его вчерашних сподвижников и попутчиков. Имам Шамиль создавал свое государство, опираясь на исламское право, на шариат, и противопоставлял его адату. Современные чеченские радикалы ведут успешные диверсионно-террористические действия и партизанскую войну — но Шамиль Басаев и другие лидеры «ваххабитов» (не «ваххабитов»? см. везде здесь) опираются при этом не на чеченские традиции, а на местный извод салафистского «истинного ислама». Наконец, и действительно масштабные преступные группы, занимавшиеся похищениями людей в конце 1990-х, тоже были «ваххабитскими». С другой стороны, ведущие сегодня войну с ваххабитами чеченские профедеральные формирования либо многое взяли в организации и выстраивании отношений от самих «ваххабитских» отрядов, либо созданы по вполне федеральному образцу и строю.

    [11] Каждое лето десятки тысяч молодых мужчин отправлялись из Чечни в Центральную Россию и Сибирь — на «шабашку», выполнять «продовольственную программу» для страны и для своих же семей: это было едва ли не главным спасением от высокой скрытой безработицы. Но с конца 1980-х ассигнования на агропром, включая сельское строительство, снижались. В результате летом 1991-го эти самые десятки тысяч остались дома — и стали теми «массами», что совершили «чеченскую революцию».

    [12] Рекомендация в КПСС была получена им после успешной «зачистки» Московского госуниверситета от участников «митинга гласности» 5 декабря 1965 года на Пушкинской площади, за которую Хасбулатов отвечал в бюро комсомола университета. Это была не только одна из форм «профилактики» инакомыслящих — таким образом система не только избавлялась от чужих, но и «повязывала» своих.

    [13] Об этом написали «Известия». Реакция спикера была болезненной. Через два дня, 17 июля, на голосование в Верховном Совете был вынесен проект постановления «О государственной политике в сфере массовой информации», ужесточавший контроль над основными СМИ. Вот что в июле 1992 года говорил об этом Егор Яковлев, на тот момент — председатель Всероссийской телевизионной компании «Останкино»: «“Известия” публикуют серьезный материал, как по указанию Хасбулатова его земляков-чеченцев выгоняют из московских гостиниц, при этом еще избивают. Что делает Хасбулатов? Он тут же объявляет, что “Известия” — подкупленное издание. “Известия” обращаются с иском в суд. Вместо того, чтобы представить документы, которые требует народный суд, Хасбулатов начинает травлю “Известий”, появляется это решение, которое направлено на закрытие “Известий”» (Гласность в опасности // Студия «Политика» (ОРТ). 1992. 15 июля, 19:45).

    [14] Среди прочих причин: «...Авторитарные методы управления, подмена деятельности правительства парламентом... Лидеры “Коалиции...” представили некоторые распоряжения председателя Верховного Совета, противоречащие Конституции. Несколько десятков распоряжений уже опротестовано депутатами в Конституционном суде. Так, в частности, расследование, проведенное Комитетом по правам человека, установило, что Руслан Хасбулатов отдал устное распоряжение о выселении чеченцев из гостиниц Москвы, что является нарушением прав человека. Президиуму Верховного Совета предложено создать комиссию по расследованию этого факта. Все это дискредитирует парламент» (Новости (ОРТ). 1992. 2 сентября, 18:00). Видимо, никакие другие эпизоды расследованы и проанализированы просто не были.

    [15] В ряду обвинений: «грубость, ложь, превышение полномочий, склонность к авторитарности, внедрение в Академию наук, вселение в брежневскую квартиру…» (Комментарии — Репортажи — Интервью (Радио России). 1992. 28 октября, 14:00). Сам Хасбулатов свое указание прокомментировал прессе только в 1993 году: ««Хасбулатов: Речь шла ни о приказе, а о том, что до меня дошли очень серьезные разговоры о том, что в московских гостиницах, причем некоторые из них выдают себя за моих родственников, за моих помощников, за близких, и якобы им охотно идут навстречу. Не поселяют других граждан РФ, а поселяют вроде бы вот из Чечено-Ингушетии людей. И когда до меня эти дошли, я министру, кстати, внутренних дел предложил собрать в Верховном Совете, и по-моему, полсотни директоров гостиниц. И сказал им четко и ясно, что если вам впредь скажут о том, что кто-то поселяется по моей просьбе, что мои родственники, что мои помощники, не верьте этому. Если до меня еще дойдут такого рода слухи, то я попрошу в соответствии с законом наказать вас. Скорее всего, я так сказал, может быть, вы берете сами чего-то от этих людей, а потом, чтобы оправдаться, может быть, вы и сами ссылаетесь на то, что якобы я это делаю. Такой разговор действительно был. Но, к сожалению, наша печать, вы помните, преподнесла это несколько в ином свете» (Интервью с Р.И. Хасбулатовым // Московский телеканал, 1993. 16 января, 19:20) Скорее всего, собранные на беседу с высоким начальством «полсотни директоров гостиниц» поняли руководящее указание «несколько в ином свете» — и результат был вполне предсказуем. Но Хасбулатов существовал в другом измерении.

    [16] Коммерсант. 1992. 25 октября.

    [17] С таким же успехом 15 годами ранее можно было критиковать как «плохих евреев» Драгунского, Зивса и весь «Антисионистский комитет советской общественности», обличавший активистов еврейского движения за выезд из СССР.

    [18] В июле 1992 года ВС РФ пытался отобрать не только бренд «Известий», но также все имущество и производственные мощности, «но мы нашли поддержку министра Полторанина, который прямо указал на те национал-большевистские силы, которые инспирировали наступление на средства массовой информации, и нашли поддержку президента. Мы надеемся, что наше дело правое. Мы уверены, что победа будет за нами» (Новости // Эхо Москвы. 1992. 15 июля, 19:00).

    [19] В июле в Верховном Совете обсуждался проект учреждения на телевидении и радио «наблюдательных советов» с широкими финансовыми и кадровыми полномочиями (Информационно-аналитическая программа // Радио России. 1992. 17 июля, 18:00).

    [20] Сегодня все это выглядит вполне естественно в контексте «борьбы с экстремизмом», но тогда вызывало в памяти «антисоветскую» 70-ю и «клеветническую» 190-прим статью советского Уголовного кодекса.

    [21] Давление на СМИ было (или воспринималось) столь серьезно, что 16 июля 1992 года был издан второй выпуск «Общей газеты» (первый вышел в дни августовского путча): «Именно ради того, чтобы наступление на свободу печати не продолжилось удушением свободы общества, мы объединились в этом выпуске».

    [22] Это теперь вроде бы всем очевидно: либеральная экономика – условие необходимое, но отнюдь не достаточное для торжества гражданских свобод, а само по себе укрепление властной «вертикали» не порождает либерализм, скорее наоборот.

    [23] Не обязательно в смысле «скрываемой»!

    [24] Не только потому, что тот якобы употреблял наркотики в перерывах между заседаниями, но вообще не представляет в парламенте своих избирателей, поскольку дудаевская Чечня давно уже не считает его своим депутатом.

    [25] Известия. 1992. 25 октября.

    [26] На заседании президентского консультативного совета // Итоги (ОРТ). 1992. 8 ноября, 22:00.

    [27] 23 ноября Останкино показало фильм о событиях в зоне осетино-ингушского конфликта. После этого на встрече Ельцина с руководителями российских республик с резкими нападками на Яковлева выступил лидер Северной Осетии Асхарбек Галазов: «Останкино»-де необъективно освещает события. Последовала отставка Яковлева «в связи с допущенными недостатками в организации работы по освещению событий в районе чрезвычайного положения, а также нарушения указов Президента РФ, устанавливающих ограничения на распространение информации с территории Северной Осетии и Ингушской Республики». Ирония состояла в том, что все предусмотренные к тому времени Указами Президента № 1327 от 2 ноября и № 1349 от 11 ноября 1992 года ограничения на распространение информации действовали исключительно на территории Ингушетии и Северной Осетии. Таким образом, за два года до первой и за семь лет до второй чеченской кампании, за десять лет до «Норд-Оста» Егор Яковлев стал первой жертвой властных репрессий за освещение событий в зоне вооруженного конфликта. Указ о его отстранении вызывал протесты в журналистских кругах.

    [28] Созданный президентским указом ФИЦ подчинялся непосредственно президенту, контролировал федеральную телерадиовещательную службу России и пресс-центр правительства, координировал и руководил деятельностью ИТАР-ТАСС и «Останкино», должность руководителя ФИЦ приравнивалась к первому зампреду Совета министров (Новости (Радио России). 1992. 26 декабря, 22:00).

    [29] Ельцина выставляли человеком подверженным — так нате вам-с: ваш Хасбулатов в опьянении средней тяжести, но не в алкогольном, а в наркотическом!

    [30] По одноимённой миниатюре Михаила Жванецкого: «Как может судить хромой об искусстве Герберта фон Караяна, если ему сразу заявить, что он — хромой?»

    [31] По сути дела, артикулировавшими советские архетипы государственного и народного антисемитизма.

    [32] 12 лет спустя можно сказать: для современной России этот камень едва ли не краеугольный.

    [33] Информационно-аналитическая программа (Радио России). 1993. 15 января, 22:00. Пресс-секретарь Полторанина сообщила, что многие части интервью искажены «Унитой» и перепечатавшей его «Российской газетой», и в ближайшие дни Полторанин выступит по этому вопросу с заявлением, которое так и не последовало.

    [34] См., например: Интервью с Р.И. Хасбулатовым // Московский телеканал. 1993. 16 января, 19:20.

    [35] Эхо (Эхо Москвы). 1993. 3 февраля, 12:00.

    [36] Диалог на заседании Верховного Совета: «Депутат, выступает: “…средства массовой информации должны быть подконтрольны парламенту через назначение руководителей”. — Хасбулатов: “Пока мы не перейдем к этой системе, будут эти дрязги, разные Полторанины и прочее и пытаться проводить свои дремучие взгляды” (Вести (РТР). 1993. 25 февраля, 20:00).

    [37] И легендарные «восемь чемоданов компромата» Александра Руцкого, и разные хитрые придумки с участием Якубовского и Макарова, — такие, как фальшивый «траст Руцкого».

    [38] Информационно-аналитическая программа (Радио России). 1993. 12 августа, 22:00; Эхо (Эхо Москвы). 1993. 12 августа, 19:05.

    [39] Эхо (Эхо Москвы). 1993. 13 августа, 23:45.

    [40] Санкт-Петербургское телевидение. 1993. 18 августа, 19:30.

     


    Легенда о кавказской нефти

    Когда речь заходит о причинах начала первой чеченской войны, нередко говорится, что главным фактором была нефть — ее добыча, переработка и транспортировка. И в Чечне, и в России в целом едва ли не господствующей религией стала «вера в трубу» — в то, что чеченские войны велись за контроль над чеченскими нефтепромыслами, или над нефтеперерабатывающими заводами, или над возможным маршрутом перекачки нефти.

    Это объяснение весьма живуче — хотя нефти в Чечне мало, почти нет.

    На первый взгляд, казалось бы, все обстоит совершенно иначе: за последние годы мы привыкли к телевизионной картинке, где из сотен неглубоких колодцев черпают «конденсат» — настолько качественный, что его можно напрямую заправлять в бак автомобиля. Этот «конденсат», добычей которого в Грозном занялись после разрушения нефтеперерабатывающих заводов во время войны, на самом деле является продуктом деятельности тех самых заводов.

    Нефтедобыча и нефтепереработка в Чечне насчитывает уже 115 лет, и за это время в почву утекло немало светлых углеводородов — легких фракций переработки нефти, теперь наиболее ценных. Но в первые годы существования нефтяной отрасли целевым продуктом был керосин, а бензин выливали в землю. В результате над уровнем почвенных вод образовалась и достигла изрядных размеров состоящая из «конденсата» линза. Такие линзы при отечественной герметичности стыков, культуре труда и учета, обычно сопутствуют крупным хранилищам топлива. Линза медленно двигалась, и если бы из нее начался выход «конденсата» в реки, это стало бы экологическим бедствием для региона. Однако за последние годы усилиями жителей Чечни уровень «конденсата» в почве упал на много метров, и серьезность этой угрозы для природы региона была существенно снижена.

    Чечня как район нефтедобычи не имеет перспектив, промышленные запасы нефти здесь в значительной мере исчерпаны[1] и составляют менее процента от разведанных на территории России[2]. В последнее десятилетие советской власти добыча нефти в Чечено-Ингушетии неуклонно сокращалась: в 1980 году в республике добывали 7,4 млн тонн нефти, в 1985 году — 5,3 млн тонн, в 1990 году — 4,2 млн тонн, в 1991 — 4,1 млн тонн. В 1992 году, уже во времена независимости, в Чечне было добыто 3,6 млн тонн[3], а за 11 месяцев 1994 года было добыто 1180 тыс. тонн — 29 процентов от добытого в 1991-м[4].

    Крупные запасы нефти в свое время были обнаружены здесь и на глубине 4,5–5 километров, но их разработка нерентабельна, и не только из-за глубокого залегания и больших затрат на бурение. Дело прежде всего в высоком содержании сероводорода, что неизбежно влечет не только высокие затраты на очистку нефти, но и высокий риск экологической катастрофы.

    Другое дело, что в середине XX века в Чечне был построен гигантский нефтеперерабатывающий комплекс, который к 1991 году включал в себя 54 предприятия.

    Версию о том, что именно нефтеперерабатывающие заводы хотели захватить, и потому не бомбили и не обстреливали, неоднократно озвучивал, например, Асламбек Аслаханов, отставной милицейский генерал, многие годы занимавший высокие посты в федеральных органах законодательной и исполнительной власти, а в 2003 году назначенный советником Президента Путина по Северному Кавказу. Однако такие утверждения не соответствует действительности: промышленную зону Заводского района «накрыли» бомбами еще в последних числах декабря 1994-го. Конечно, силуэты крупных заводов — особенно вид с расстояния нескольких километров — трудно изменить, но и бомбежки, и обстрелы, а главным образом муравьиный труд «черных металлургов», растаскивавших все, что можно увезти и сдать в металлолом, привели предприятия в полный упадок.

    Так что ни нефтедобывающий и перерабатывающий комплекс Чечни в его нынешнем состоянии, ни любые мотивы, связанные с сырьевым и производственным потенциалом республики, никак не объясняют и тем более не оправдывают вторжение российской армии.

    Но есть еще одно объяснение преувеличения роли нефти в чеченских событиях девяностых — объяснение коррупционное.

    Еще в период противостояния Ельцина с Горбачевым, федерального и союзного центров, и тот, и другой апеллировали к автономным республикам в составе России, а российский президент Ельцин произнес: «Берите суверенитета столько, сколько сможете». Республики не замедлили этим воспользоваться. Но в 1991 году, после прихода к власти Общенационального конгресса чеченского народа (ОКЧН) во главе с Джохаром Дудаевым Чеченская Республика получила статус, странный даже для «парада суверенитетов». Граница республики была прозрачной и всерьез не охранялась. Финансовые операции с Чечней проводились так, как будто она была частью Российской Федерации. В то же время, на территории Чечни не было ни одного контролирующего подразделения, подчиненного Москве — ни силового, ни экономического. Фактически в республике была создана зона, по сравнению с которой любой оффшор являлся зоной жесточайшего налогового регулирования. Причем удобствами, предоставляемыми этой «черной дырой», пользовались по большей части не чеченские, а как раз российские структуры.

    Необходимо напомнить, что в то время в России не существовало мало-мальски серьезных нефтяных компаний, — ни ЮКОСа[5], ни ТНК, ни Роснефти, ни других. После распада СССР за разработку и эксплуатацию нефтяных месторождений в стране отвечало Министерство нефтяной и газовой промышленности РСФСР под руководством Виктора Черномырдина.

    В 1992 году[6] в Чечню для переработки поступило по нефтепроводам более 6 млн тонн сырой нефти. При этом и речи не шло о возвращении нефтепродуктов из «оффшора» государственным российским предприятиям. Продукты переработки шли либо в коммерческие структуры, либо на экспорт, причем формально экспортером выступала не Россия, а Чечня. Можно было бы предположить, что таким образом сепаратистов подпитывали за счет российской нефти, но более вероятно иное объяснение: Чечня использовалась как «оффшор» для ухода от налогообложения. В течение 1992 года за пределы республики было вывезено[7] 4031,1 тыс. тонн дизельного топлива, 1631,5 тыс. тонн бензина, 125,5 тыс. тонн осветительного керосина и 36,6 тыс. тонн дизельного масла. Основными «адресатами» экспорта были прибалтийские государства, Турция, ряд других стран. В то же время ни сельхозтехника, ни продукты питания, ни новейшие технологии в Чечню не поступали. Деньги оседали где-то в другом месте. «При этом на встрече двух министров топлива и энергетики — B.C. Черномырдина и 3. Дурдиева, — состоявшейся 6 июля 1992 года, с российской стороны не только не было предъявлено каких-либо претензий, но активно рассматривались вопросы дальнейшего «сотрудничества» и заключения международных договоров»[8].

    По утверждениям представителей МВД РФ, 90 процентов нефтепродуктов незаконно продавалось в страны ближнего и дальнего зарубежья. По оценкам экономистов, их реализация приносила ежегодно порядка 800–900 млн долларов. 3 мая 1993 года на встрече с прибывшими из Москвы представителями чеченской диаспоры Дудаеву было предложено отчитаться перед народом о местонахождении денег, полученных от продажи нефтепродуктов. Дудаев признал, что на счетах заграничных банков находится свыше 70 млн долларов, но отказался назвать эти банки и расчетные счета, сославшись на государственную тайну[9].

    Впрочем, те же слова и действия чеченских властей можно интерпретировать совершенно иначе: не как коррупцию, но, напротив, как попытки предотвращения коррупции и хищений топлива.

    В рамках общего курса на сохранение государственного контроля за ресурсами и финансами руководство Чечни пыталось сохранить монополию на продажу добываемой на территории республики нефти. Сделки проводились под личную ответственность высокопоставленных лиц, прежде всего самого Дудаева[10]. Государственный таможенный комитет РФ[11] не фиксировал случаев продажи чеченской нефти за рубеж в обход российской таможни, при этом зарегистрированные объемы поставок в 1992–1993 годах были почему-то значительно ниже, чем квоты, выделенные Чечне федеральным центром. В 1994 году республике была выделена экспортная квота — 278 тыс. тонн, — но официально продажа нефти за рубеж вообще не велась[12].

    Построенный в советское время в Грозном комплекс нефтеперерабатывающих заводов уже давно не мог быть загружен чеченской нефтью и в основном работал на сырье, поставляемом из других регионов России. Однако объем этих поставок сократился на порядок к 1993 году и более чем в 100 раз — в 1994-м[13].

    Можно услышать утверждения, что в последний год перед войной Россия уже просто гнала транзитом через Чечню сырую нефть, по-прежнему подпитывая режим Дудаева нефтедолларами[14].

    Отметим противоречие в «версии заговора»: заинтересованность федеральной власти в чеченской нефти или нефтепереработке никоим образом не объясняет начало войны — напротив, сохранение «оффшорного» статуса Чечни было выгодно околовластным коррупционерам с обеих сторон.

    Однако при более внимательном рассмотрении очевидно, что причины стагнации добычи, переработки и экспорта нефти были скорее не экономическими, а политическими.

    В справке, направленной 16 июля 1993 года Сергеем Шахраем Борису Ельцину, предлагалось полностью прекратить поставки нефти в Чечню и поручить жесткий контроль поступления нефтепродуктов из Чечни Министерству безопасности России. Предлагаемые меры обосновывались не только экономической опасностью чеченского «оффшора» для России[15], но, прежде всего, причинами политическими — опасностью усиления режима сепаратистов[16].

    Авторы справки не питали иллюзий относительно «большой чеченской нефти» и рассматривали нефтяной комплекс Чечни не как цель или средство, но как помеху на своем пути. Статистические данные о нефтедобыче и нефтепереработке 1993–1994 годов говорят о том, что этот документ стал руководством к действию.

    Разумеется, сторонники «теории заговора» могут возразить, что в российской жизни всегда сосуществуют два уровня — «государственный» и «коррупционный», — при этом истинные мотивы власти проявляются именно на этом заднем, «коррупционном», плане. То есть настоящие решения принимаются в бане или где-то еще и не находят отражения в документах — равно как мотивы принятия решений и приводившиеся аргументы. Как правило, с этой логикой трудно спорить, но в то давнее «доолигархическое» время любые коррупционные решения могли быть осуществлены лишь за счет бюджетных ассигнований, решение о которых должно было быть оформлено и обосновано на уровне государственном, в документах профильных ведомств.

    Но может быть нефтедобычу и нефтепереработку планировали возобновить и расширить сразу после разгрома сепаратистов в «маленькой победоносной войне»? Это сомнительно.

    Поздней осенью 1994 года Минтопэнерго подготовило для Совета Безопасности РФ справку, в которой были рассмотрены различные варианты развития нефтяного комплекса Чечни: сохранение добычи и переработки на уровне 1994 года; удвоение при условии значительных инвестиций (а инвестиции на тот момент были возможны только государственные!), и даже «не исключается возможность полного отсутствия нефтепереработки в Республике в 1995 г., что повлечет необходимость завоза всех видов нефтепродуктов из других регионов России». При этом никакие программные и стратегические цели документ не ставил: нефтяники выступали в пассивной роли, даже не формулируя свои пожелания и предложения, но лишь стоически оценивая различные варианты развития событий.

    Наконец, утверждают сторонники «теории нефтяного заговора», если в Чечне нет нефти и нефтепереработки, то есть же «труба» для перекачки нефти с Каспия. Между тем в последние годы стало окончательно ясно, что слухи о «большой каспийской нефти» оказались сильно преувеличены. Понятно, что для бывших республик бывшего советского Закавказья, для Азербайджана и Грузии, трубопровод «Баку–Джейхан» стал своего рода соломинкой, за которую грех не ухватиться. Но в России тоже почему-то «поверили в трубу»[17]. В итоге иностранные кампании фактически потеряли полмиллиарда долларов, вложенных в разведку нефтяных месторождений на каспийском шельфе Азербайджана[18].

    Но, может быть, главное здесь именно в том, что в «трубу» верили: и политики в Москве и в Грозном, и журналисты, и непосредственные участники вооруженного конфликта — а в итоге «труба» наполняла смыслом события чеченской войны?

    «Верующие в трубу» утверждали, в частности, что отряд Шамиля Басаева захватил буденновскую больницу именно 14 июня 1995 года потому, что через Буденновск должен был проходить нефтепровод, а как раз на 14 июня были назначены важные переговоры по этому вопросу. А отряд другого террориста, Салмана Радуева, укрепился с заложниками в селе Первомайском у дагестано-чеченской границы потому, что там тоже должна была пройти «труба». При этом оба полевых командира преследовали-де одну и ту же цель: показать, что без участия чеченской стороны невозможно обеспечить безопасность будущего нефтепровода.

    Правда, при ближайшем рассмотрении оказывается, что у отряда Басаева в пути сломался один из «КАМАЗов», вследствие чего они на два дня задержались в пути, и совпадение по датам случайно. Кроме того, Шамиль Басаев вел свой отряд отнюдь не на Буденновск, а куда-то дальше — в Минводы и чуть ли не в Москву, а в несчастный город его (на свою голову) привели бдительные милиционеры с поста у села Прасковея, остановившие и развернувшие его машины. В итоге — еще одно случайное совпадение.

    Точно так же, боевиков Радуева в январе 1996 года в Первомайское загнали сами «федералы»: автобусы с террористами и заложниками было уже проехали по мосту в Чечню, но там их начали расстреливать ракетами, и они отошли обратно в Дагестан, где и заняли круговую оборону. Правда, в рамки «теории заговора» можно вместить и действия «силовиков». Переубедить верующего в «заговор» в принципе невозможно.

    В итоге, добросовестному наблюдателю покажется фантастической любая из «нефтяных» версий начала войны, будь то «скважина», «завод» или «труба». Но, кроме нефти, был ещё мотив куда более сильный — власть, власть в России.

    Примечания

    [1] Теперь нефтедобыча в Чечне восстановлена, — но, даже при благоприятных обстоятельствах, добычу можно лет пять удерживать на уровне 2 миллиона тонн, затем она неизбежно пойдет на спад (Известия, 8 апреля 2004 г.), а вообще нефти хватит лет на 12-15 (РИА Новости, 14 мая 2004 г.). Не тот масштаб (если, например, сравнивать с «распиленным» в последние годы теперь «ЮКОСом»), — может быть, неплохо для местных лидеров, элит и мафий — но не для федерального центра.

    [2] Подробнее смотри также: В.В.Коган-Ясный, «Политический аспект отношений федеральных органов власти Российской Федерации с Чеченской Республикой в 1990-1994 гг.», в: «Россия — Чечня: цепь ошибок и преступлений», М.: «Мемориал» — «Звенья», 1998.

    [3] Что соответствовало уровню 1930-40-х годов, и составляло менее 1 % общероссийского объема и около 30% северокавказского.

    [4] Сведения Минтопэнерго РФ.

    [5] ЮКОС в то время был государственным предприятием.

    [6] Как раз тогда, когда шло массовое разграбление военных складов.

    [7] По данным Юсупа Сосланбекова, ссылающегося на «различные и хорошо осведомленные источники».

    [8] Из материалов комиссии С. Говорухина.

    [9] Федеральные источники обвиняли Джохара Дудаева и его ближайшее окружение в коррупционном использовании этих средств: якобы его ближайшие помощники до начала первой чеченской кампании имели многомиллионные валютные счета в Швейцарии и Швеции, один приобрел за 100 млн долларов отель на Кипре, другой — дачу в Швейцарии и ресторан в Москве, многие имели коммерческие фирмы, и т. п. Впрочем, достоверность любых обвинений федеральных ведомств сомнительна, а сам Дудаев пытался бороться с «крохоборами», — впрочем, без особого успеха.

    [10] Как пишет в цитированной выше статье В.Коган-Ясный, «в списках внешних получателей значились различные покупатели в России и странах СНГ, но их юридические наименования, за исключением Московской Патриархии, ничего не говорят исследователю-непрофессионалу».

    [11] Справка от 1 марта 1995 г.

    [12] Сведения Минтопэнерго РФ.

    [13] 1991 г. — 11 077 тыс.т, 1992 г. — 6433 тыс.т, 1993 г. — 1063 тыс.т, 11 месяцев 1994 г. — 89 тыс.т.

    [14] Переработка нефти в то время практически прекратилась, что обычно объясняют отъездом специалистов

    [15]

    • «используя формально наличие поставок нефти на НПЗ [нефтеперерабатывающие заводы] в Чеченской Республике, коррумпированные элементы в России и Чечне осуществляют переработку больших количеств неучтенной нефти и реализацию полученных нефтепродуктов за рубеж. Так как правоохранительные органы в Чеченской Республике не функционируют и фактически это зона беззакония, приостановить хищения при продолжении функционирования нефтепровода невозможно;
    • регионам России, добывающим и поставляющим нефть на НПЗ в Чеченской Республике по внутренним ценам, наносится существенный экономический ущерб, так как нет обратных равноценных поставок нефтепродуктов в эти или другие регионы России…»

    [16]

    • «поставка и переработка нефти используются режимом Д.Дудаева для реализации своих внутриполитических целей — закупки значительных количеств оружия и вооружения своих сторонников, создания видимости бесплатной раздачи нефтепродуктов населению, оплаты нефтепродуктами поставок муки и искусственного поддержания снижения цен на хлеб (большая часть муки расхищается), подкупа ряда влиятельных религиозных авторитетов, оплаты наемников из Прибалтики и Западной Грузии и т.д.;
    • поставка и переработка нефти используются чеченским руководством и для внешнеполитических целей. Перед западными странами создается видимость серьезной нефтяной страны (большей частью за счет похищенной нефти, так как в Чеченской Республике добывается только 3 млн тонн в год), в отношениях с Грузией и Арменией поставки нефтепродуктов служат средством политической торговли;
    • постепенно окрепнув за счет бесконтрольной продажи нефтепродуктов за рубеж, накопив крупные валютные средства, режим Д.Дудаева превращает Республику в перевалочную базу наркотиков и оружия. В этот процесс добровольно или под угрозой все больше и больше втягивается часть сотрудников органов государственной власти России».

    [17] И не только в России: именно на трассе трубопровода происходит действие 19-й серии «бондианы», - фильма «И целого мира мало», выпущенного в 1999 году.

    [18] «Потеряли» — не совсем верное слово: для геологии как науки это было, несомненно, полезно. Была начата эксплуатация газоконденсатного месторождения «Шах-Дениз», а на месторождении «Пирсат» на середину 2004 года действовали целых две нефтяные скважины, с суточным дебетом в десять и в одну тонну, чего явно не хватало для наполнения нефтяной «трубы» (Интерфакс, 3 декабря 2003 г.).

     


    Победа варварства над варварством. Террор и контртеррор в чеченских войнах

    Этот текст вошёл в книгу "Жизнь на войне", издание которой готовит центр "Демос".

    Масштабные террористические акты с захватом заложников стали для граждан России едва ли не символом чеченских войн — и второй (школа в Беслане, сентябрь 2004 года, театральный центр на Дубровке в Москве, октябрь 2002 года), и первой (больницы в Кизляре, январь 1996 года, и в Буденновске, июнь 1995 года). Во-первых, во всех этих случаях насилие выплеснулось с территории Чечни (где оно казалось привычным и нормальным) и коснулось тысяч «простых людей». Во-вторых, принадлежность преступников была несомненна: заложников захватывали отряды, проникшие в регионы России из зоны вооруженного конфликта (1).

    Реальный террор стал обоснованием и оправданием второй чеченской войны, названной «контртеррористической операцией», которая теперь считается успешно завершенной (2). Успешными называют и действия спецслужб и спецподразделений в Беслане и в «Норд-Осте»: федеральная власть отказалась от переговоров с террористами, которые были уничтожены (3). Тем более успешными считаются эти «контртеррористические операции» по сравнению с событиями первой войны, где с террористами шли на переговоры, где их отрядам удавалось уйти обратно в Чечню, а после Буденновска даже начался переговорный процесс с сепаратистами, и боевые действия остановились на полгода.

    Терроризм конца XX — начала XXI веков отличается от практики столетней давности, когда целью террористических атак были представители власти — от монарха до полицейского. Теперь на власть оказывают давление, убивая или захватывая в заложники рядовых граждан. Власти государств чувствительны к угрозе жизни и свободе населения постольку, поскольку независимая пресса не дает скрыть эту угрозу и за властью существует общественный контроль.

    23 октября 2002 года в театральном центре на Дубровке в Москве группа террористов под командованием Мовсара Бараева захватила в заложники около тысячи зрителей на мюзикле «Норд-Ост». Террористы заминировали здание и потребовали начать вывод федеральных сил из Чечни. Хотя в театральный центр были допущены несколько депутатов и журналистов, никакие переговоры по существу выдвинутых террористам требований не велись, а сами эти требования оглашены не были. Ночью 26 октября спецподразделения ФСБ России взяли театральный центр штурмом, использовав усыпляющий газ. В результате все террористы оказались убиты. Эвакуация заложников не была подготовлена: они стали массово поступать в стационары примерно через три часа после начала применения газа. Погибли 130 заложников, из них пятеро были убиты террористами, а остальные погибли в ходе «операции по освобождению» (три четверти — в зрительном зале, остальные — по пути в больницы); здоровье многих выживших заложников подорвано. По официальной версии, гибель заложников вызвана различными хроническими заболеваниями, проявившимися из-за длительного пребывания без движения, пищи и воды. Поскольку ни одного террориста не осталось в живых, судебного разбирательства по делу «Норд-Оста» не состоялось.

    1 сентября 2004 года отряд террористов под командованием Руслана Хучбарова во время проведения торжественной «линейки» захватил в школе № 2 города Беслан более тысячи заложников — учеников, родителей, учителей. Террористы заминировали здание и потребовали начать вывод федеральных сил из Чечни. В школу был допущен бывший президент Ингушетии Руслан Аушев, который вывел оттуда 26 заложников. Никакие переговоры по существу выдвинутых террористам требований не велись, а сами эти требования оглашены не были. Террористы не давали заложникам пить. Днем 3 сентября в школе раздались взрывы, начался штурм, в ходе которого использовались фугасные огнеметы «Шмель» и танки. Погибли 330 заложников, из них 186 детей. Были убиты все террористы, кроме захваченного местными жителями Нурпаши Кулаева, который предстал перед судом и был приговорен к пожизненному заключению. По официальной версии, в гибели заложников виновны исключительно террористы.

    Повторим, «контртеррористические операции» в «Норд-Осте» и в Беслане официально признаны успешными.

    Между тем подавляющее большинство заложников в обоих случаях погибло не от рук террористов, а в ходе «операций по освобождению». При штурме спецподразделения использовали оружие принципиально неизбирательного действия (что не могло не вызвать гибель большого числа заложников) и не предпринимали попыток путем переговоров освободить до штурма большую часть заложников. Таким образом, «контртеррористические операции» в Норд-Осте и в Беслане можно рассматривать как успех при двух условиях. Во-первых, если сравнивать их итоги с возможным «наихудшим сценарием» гибели всех заложников. Во-вторых, если основной целью считать уничтожение террористов, а не спасение заложников.

    Итак, переговоры, хотя бы для освобождения значительной части заложников, с террористами не велись (хотя ранее, в Буденновске и в Кизляре, подобные переговоры увенчались успехом). Никакие ответственные действующие чиновники в переговорах не участвовали. Шла имитация переговоров (с участием депутатов и журналистов — в Москве, с привлечением Руслана Аушева — в Беслане), под прикрытием которых с самого начала велась подготовка к штурму, к силовому решению.

    То есть если террористы пытались принудить власть к выполнению своих требований, то власть всячески доказывала, что не пойдет на уступки, чего бы это ни стоило.

    Впрочем, все те же принципиальные установки и тактические приемы использовались и в ходе «контртеррористических операций» первой чеченской войны — в Кизляре и в Буденновске, но события получили другое развитие

    14 июня 1995 года чеченский отряд под командованием Шамиля Басаева захватил в Буденновске Ставропольского края около 1500 заложников. Террористы, выставив условием освобождения заложников прекращение боевых действий в Чечне и начало переговоров, закрепились в городской больнице. В ходе захвата заложников боевики убили и ранили многих местных жителей. Террористический акт в Буденновске и необходимость войти в контакт с Басаевым подтолкнула федеральное командование на активизацию переговоров с чеченской стороной. Ранее запланированные неофициальные переговоры под эгидой ОБСЕ, которые прошли с участием командующего объединённой группировкой Анатолия Куликова и начальника штаба Ичкерии Аслана Масхадова 15 и 16 июня в районе селения Зандак на юго-востоке Чечни, были использованы как для поиска возможностей разрешения кризиса с заложниками в Буденновске, так и для урегулирования ситуации в Чечне в целом. 17 июня спецподразделениями МВД и ФСБ был предпринят неудачный штурм больницы. В ходе штурма имелись погибшие среди террористов и штурмующих, но больше всего пострадали заложники. 18 июня в ходе переговоров между Басаевым и председателем правительства РФ Виктором Черномырдиным при посредничестве депутатов и правозащитников из «группы Сергея Ковалева» удалось добиться освобождения большей части заложников. Была достигнута договоренность о прекращении боевых действий в Чечне и начале полномасштабных мирных переговоров. Федеральные войска получили приказ о прекращении всех боевых операций с 20:00. 19 июня отряд Басаева выехал в Чечню на автобусах, используя часть заложников в качестве «живого щита». Колонна была остановлена у границы Ставропольского края и Северной Осетии; российские боевые вертолеты имели приказ по команде уничтожить автобусы с террористами и заложниками. Однако, несмотря на общую готовность, такая команда не поступила. 19 июня в Грозном под эгидой ОБСЕ начался первый раунд переговоров между делегациями России и Ичкерии, продолжавшийся до 22 июня. Стороны договорились о продлении моратория на боевые действия на неопределенное время. 20 июня колонна автобусов с террористами и заложниками прибыла в горное чеченское село Зандак, где заложники были освобождены.

    9 января 1996 года чеченские отряды под командованием Салмана Радуева, Хункерпаши Исрапилова и Турпал-Али Атгериева совершили налет на город Кизляр, атаковали военный аэродром и, захватив в городе более 1500 заложников, закрепились в городской больнице. В результате переговоров с представителями руководства Республики Дагестан утром 10 января террористы освободили большинство заложников, а в 6:45, посадив в 11 автобусов и 3 «КамАЗа» более 100 заложников, покинули Кизляр, чтобы вернуться в Чечню. Однако после того, как колонна пересекла дагестано-чеченскую границу в районе села Первомайское, она была обстреляна ракетами с вертолетов. Террористы с заложниками вернулись в Первомайское, захватив дежурившую на блокпосту группу ОМОНовцев из Новосибирска. 10–14 января Первомайское было блокировано федеральными войсками. Чеченские отряды готовились к обороне. В результате переговоров было освобождено незначительное число заложников. 15 января федеральные войска начали штурм с применением тяжелого вооружения. В последующие четыре дня село было полностью разрушено, освободить удалось лишь незначительное число заложников. Утром 18 января блокированные в Первомайском чеченские отряды вышли из окружения и увели с собой в Чечню заложников. Процесс освобождения заложников продолжался еще месяц — до 19 февраля.

    Отметим, что и в Буденновске, и в Первомайском действия силовых структур в ходе «контртеррористических операций» отнюдь не были избирательными. Они были направлены прежде всего на уничтожение террористов.

    17 июня 1995 года в Буденновске во время штурма больницы от неизбирательного огня нападающих погибли три террориста и в десять раз больше, около 30, заложников (4). Огонь по больничным корпусам, в том числе по родильному отделению, велся не только из снайперского оружия, но и из башенных пулеметов и орудий БТР и БМП.

    Имеются свидетельства (5), что 19 июня 1995 года, когда колонна автобусов с террористами, прикрывшимися «живым щитом» из заложников, двинулась в направлении Чечни, вертолеты получили приказ нанести ракетный удар по автобусам, как только те пересекут административную границу Ставропольского края и Северной Осетии. Именно там кончались гарантии безопасности, данные Шамилю Басаеву, — ведь под соглашением стояли подписи представителей руководства Ставрополья. Вертолеты находились в районе цели, но не получили команду на открытие огня. Можно предполагать, что автобусная колонна не была уничтожена потому, что президент Северной Осетии Асхарбек Галазов воспрепятствовал движению колонны по территории своей республики, и автобусы остановились у границы, а затем повернули в сторону Дагестана. Последовавшие переговоры депутатов Государственной Думы РФ и Совета Федерации РФ (находившихся в автобусах в качестве добровольных заложников) по спутниковому телефону с В.С. Черномырдиным и звонок премьер-министра в штаб операции предотвратили уничтожение колонны на ставропольско-дагестанской границе.

    Через семь месяцев, 10 января 1996 года, когда следовавшая из Кизляра колонна автобусов с террористами и заложниками пересекла административную границу Дагестана и Чечни, с вертолетов был нанесен ракетный удар по голове колонны. Высаженный поблизости десант спецназа имел приказ уничтожить террористов, оставшихся в живых после обстрела (6). Однако первые же реактивные снаряды уничтожили сопровождавшую колонну машину ГАИ. По счастливой случайности находившиеся в ней милиционеры остались живы. Огонь был прекращен, колонна вернулась на территорию Дагестана, где террористы закрепились в селе Первомайское.

    В ходе штурма Первомайского 15–18 января 1996 года федеральные войска использовали не предназначенные для прицельной стрельбы системы залпового огня «Град».

    Казалось бы, суть и смысл антитеррористических операций составляет именно избирательность действий. Неизбирательные действия сводили на нет все усилия федеральной стороны в Буденновске и Первомайском — как, впрочем, и во всей чеченской войне. Создается впечатление, что федеральные силовые структуры в принципе не способны в сколько-нибудь крупных операциях действовать иначе.

    То есть руководство силовых структур в ходе событий в Буденновске и в Кизляре следовало тем же принципиальным установкам, что и потом на Дубровке и в Беслане. Уничтожить террористов, пускай и ценой жизни заложников, не удалось лишь потому, что спецподразделения не смогли исполнить эту задачу, а руководство — спланировать и организовать слаженные действия спецподразделений.

    Не менее важен и вопрос, как относились к совершенным террористическим актам сами террористы, руководство и население Чечни?

    О том, как в 1995-м оценивали содеянное террористы из отряда Басаева, известно со слов сопровождавших их в качестве «живого щита» добровольных заложников, в частности, Сергея Ковалева. По его впечатлению, господствовала точка зрения, что этот теракт был вынужденным: «Говорят: «да, мы совершили страшное преступление, мы вынуждены были это сделать», — и это было, безусловно, проявлением принципа «цель оправдывает средства». «Людей гнали как стадо, в тех, кто пытался убегать, стреляли, набили, как сельдей в бочку; расстреляли пятерых заложников, требуя пресс-конференции», — все это позволило Ковалеву назвать Басаева «Робин-Гудом, искренне не понимающим социального вреда и огромной социальной опасности Робин-Гудов» (7). Но, как отметил Ковалев, и сам Басаев, и многие его боевики еще колебались, «не были готовы провозгласить этот лозунг открыто, всерьез задавались вопросами: могли ли они? а имели ли они право? простится ли совершенное ими, — не судом, а совестью». Однако встречавшие колонну террористов толпы не терзались подобными вопросами. Как выразился один из сопровождавших колону журналистов, это был «террористический акт, постепенно переходящий в народное ликование». Но, с другой стороны, «настроения иного рода, но того же свойства, господствовали и в Буденновске. Очень многие (жители. – А. Ч.), если не сказать большинство, думали не о спасении жизней своих земляков, а о мести, — о том, как не дать боевикам уйти».

    И сами террористы, и те в Чечне, кто их оправдывал и поддерживал, — но и те в России, кто оправдывал штурм больницы в Буденновске и саму чеченскую войну, — исходили из одних и тех же ценностных установок: принципа коллективной ответственности («за преступников отвечает весь народ») и готовности достигать своей цели любой ценой («цель оправдывает средства»). Разумеется, редкий публичный политик мог позволить себе такую откровенность, но эта позиция проявлялась в частных беседах и особенно в самих действиях.

    Теракт в Буденновске не был для Шамиля Басаева первым: еще в ноябре 1991 года, когда федеральный центр объявил в Чечне чрезвычайное положение, Басаев захватил и угнал в Турцию пассажирский самолет, а в августе 1992 года чеченские отряды захватывали в Ставропольском крае пассажирские автобусы, чтобы прорваться в Абхазию. Не надо забывать, что основную военную подготовку Басаев и его «абхазский батальон» получили именно там. Не имея возможности действовать своими руками, российские военные в 1992–1993 годах активно использовали «чеченский оффшор»: через грозненский аэропорт «Северный» перебрасывались транспорты с оружием, а боевики из отряда Басаева в 1992-м действовали в Нагорном Карабахе на азербайджанской стороне вместе с частями российской армии (8). В Абхазии отряды Конфедерации народов Кавказа под руководством Басаева штурмовали Сухуми (вместе с казачьими отрядами), а российская армия занималась их снабжением и боевой подготовкой. В ходе этой боевой подготовки Басаев зарекомендовал себя студентом старательным, но совершенно не инициативным (9).

    Однако именно в Буденновске Басаев продемонстрировал свою способность к импровизации: захват больницы был экспромтом 10). Первоначально, взяв заложников, боевики Басаева посадили их, разутых (чтобы затруднить бегство), на городской площади и поставили посередине бензовоз, угрожая его взорвать. В это время самому Басаеву сообщили, что раненых в столкновении с буденновскими милиционерами боевиков доставили в районную больницу, — только тогда он принял решение перебазироваться туда и отдал соответствующий приказ своим боевикам. Действительно, отдельно стоящий на окраине города комплекс зданий хорошо подходил для обороны, для создания «батальонного опорного пункта». Это преимущество должен был сразу понять прилежный ученик российских десантников и спецназовцев, прошедший подготовку в ходе абхазской войны (11).

    Через полгода Салман Радуев, несомненно, «завидовавший» славе Басаева, скопировал в Кизляре его действия. Точно так же в августе 1996-го «подвиг Басаева» повторяли в Грозном спецназовцы из группы «Оборотень». А теракты в «Норд-Осте» и в Беслане готовились сознательно и под руководством Басаева. Разумеется, все эти преступления спланированы и осуществлены совершенно осознанно, и ни о каких «сомнениях» речи быть не может.

    С первых недель «первой чеченской» представители федерального командования не раз говорили о том, что чеченские отряды используют заложников в качестве «живого щита». Тогда эти обвинения не находили подтверждения: было похоже, что пропагандисты по обыкновению приписывают противнику свои представления — есть многочисленные свидетельства о применении заложничества и «живого щита» федеральными силами (12). Вопреки сложившемуся мнению, в ходе чеченских войн известен и третий захват заложников в больнице после Буденновска и Кизляра.

    10 августа 1996 года в ходе боев в Грозном группа спецназа «Оборотень» Ангарского полка ВВ МВД, оказавшаяся в окружении, вошла в городскую больницу № 9 (13). У медперсонала была строгая договоренность с воюющими сторонами, что ни та, ни другая не будет заходить на территорию и вмешиваться в работу больницы. Командир боевиков, базировавшихся рядом с больницей, дал такое обещание, и те на территорию больницы не заходили. Вошедшие в больницу военные требовали выдать боевиков. Ставили к стенке девушек-медсестер: из больницы по спецназу якобы стреляли. Прикрываясь медиками, группа обыскала больницу, чердак, подвал, но никого не нашла. Когда военные вышли во двор, раздался выстрел, которым был тяжело ранен в бедро командир группы. Врачи и медсестра занесли раненого в больницу, оказали помощь. Военные по рации связались с командованием. Им ответили: «Помощи не будет — держитесь до последнего». После этого спецназовцы заняли оборону в здании больницы. Разместили на этажах огневые точки, закрыли и заминировали входы и сказали: «Никто отсюда никуда не уходит». В больнице находилось 90 человек медперсонала, около 300 больных и раненых, около 100 ухаживавших за ними родственников, в том числе около 20 детей. Командир группы передал боевикам ультиматум: «Если нас отпустите без единого выстрела, мы уйдем». Те обеспечили такую возможность. Но военные протянули время до вечера, а затем сказали, что у них приказ не уходить и если боевики откроют огонь или начнут штурм, будут убивать заложников: закидают гранатами подвал, где находились больные. Военные осознавали, что повторяют чеченских террористов, дважды захватывавших больницы: угроза «повторить Буденновск» звучала многократно, а один из офицеров заявил, что повторяет «подвиг Басаева». Террористы регулярно связывались по рации с командованием — им приказывали не покидать больницу, куда из расположенных вокруг домов стягивались мелкие группы военных. Командиры террористов отказывались выпустить хотя бы женщин, детей и ходячих больных. Врачам сказали, что разрешить это может лишь командир полка; заместителю главврача позволили дойти до автошколы и поговорить с ним. Командир разрешил выйти из больницы только 50 женщинам и детям. 12 августа военные попытались прорваться с территории автошколы в сторону больницы, но чеченские отряды отбили атаку. Тогда военные, захватившие больницу, возобновили переговоры об условиях своего выхода. Командир чеченского отряда встретился с одним из командиров засевших в больнице военных, — несколько медсестер и врачей окружали того «живым щитом». Офицер согласился вывести своих людей, но потребовал гарантий безопасности. Замглавврача повторил прежнее предложение: часть заложников добровольно окружит военных «живым щитом» и будет их сопровождать на всем пути. К 15–16 часам 12 августа договоренность была достигнута, и стороны обещали в дальнейшем не занимать и не обстреливать больницу. Военные вышли из здания, окружив себя «живым щитом» из сотни добровольных заложников, дошли до основных сил в автошколе, после чего заложников отпустили (14). Когда люди из «живого щита» возвращались в больницу, а медики готовили больных к эвакуации в помещение Международного Красного Креста, больницу обстреляли из минометов: погибла медсестра, а две медсестры, два врача и одна пациентка были ранены.

    Военные действовали в 9-й городской больнице и «15-м городке» не самостоятельно и автономно, но по приказу вышестоящих офицеров, скорее всего, по прямому указанию командования частей. То, что подобные указания давались, прямо доказывает аудиозапись, относящаяся к марту 1996 года. Тогда в Грозный проникли крупные чеченские вооруженные отряды, и в течение нескольких дней там велись ожесточенные бои. Из аудиозаписи радиопереговоров между находившимся в окружении федеральным блокпостом № 6 и Центральной комендатурой Грозного (позывные «Радиус» и «Восьмисотый») следует, что пост был разбит, кончались патроны, два человека были ранены, один убит, наступали сумерки. На отчаянные просьбы о помощи из комендатуры отвечали: возможности предоставить помощь нет. И далее следовал совет: «Сейчас под прикрытием темноты захватите пару чеченских семей. Объявите, что взяли заложников. Под их прикрытием находитесь в доме. Занять круговую оборону. Вот такой вариант последний тебе предлагаю». Однако тогда захвата заложников не произошло; с блокпоста ответили: «...этим, которые здесь (имеются в виду окружившие блокпост бойцы чеченского отряда. – А.Ч.), в этом районе находятся, им все по... Чечены, не чечены — мы им главное. Они на это не пойдут... Мы будем решать сами... Спасибо вам за помощь» (15).

    Еще в «первую чеченскую» захват заложников и использование «живого щита» российскими «силовиками» в Чечне не было отдельными случайными эпизодами, но систематической практикой. Еще тогда эта практика была поддержана президентом России: на пресс-конференции 19 января 1996 года он высказался по поводу действий турецких властей в ответ на захват террористами в Турции российского пассажирского судна: «Вот что Турция сделала толково, так это нашла и арестовала всю семью главаря банды террористов, то есть взяла его на крючок» (16).

    В начале марта 2000 года в ходе боев в селе Комсомольское командование федеральной группировки позволило жителям покинуть село, в которое вошли спустившиеся с гор чеченские отряды, с тем чтобы разместить жителей на поле между селом и позициями войск. Через их головы военные вели огонь по Комсомольскому. В течение трех дней тысячи человек находились под открытым небом, фактически на положении «живого щита», и только вмешательство лояльного федеральному центру Беслана Гантемирова позволило их освободить.

    Впоследствии федеральные и профедеральные силовые структуры не раз захватывали в заложники родственников боевиков с целью принудить их к сдаче. Осенью 2004 года Генеральный прокурор РФ Владимир Устинов даже предложил узаконить «контрзахват» родственников террористов в ходе «контртеррористических операций», однако эта практика, фактически применявшаяся, не была кодифицирована.

    Таким образом, в основе тактики как террористов, так и тех, кто осуществлял «контртеррористическую операцию», лежало одно и то же: признание принципа коллективной ответственности и коллективного наказания. Во многих случаях и отряды боевиков, и федеральные силовые структуры действовали, не выделяя комбатантов и невоюющее население. Но если для террористов это естественное поведение, то как же следует квалифицировать подобные действия государства? И что в таком контексте означает одобрение «контртеррористической операции» значительным большинством населения России?

    Разумеется, отнюдь не все «силовики» действовали преступными методами, речь идет о конкретных военных преступлениях и об ответственности конкретных преступников. Точно так же отнюдь не все силы, противостоявшие федеральному центру, использовали такую тактику: следует разделять, с одной стороны, Шамиля Басаева и террористов, а с другой — Аслана Масхадова и вооруженных сепаратистов (17).

    За 22 месяца, прошедшие между терактом в Беслане и гибелью Шамиля Басаева, не был совершен ни один масштабный теракт с захватом заложников. Обычно это объясняют ослаблением подполья в результате «контртеррористической операции», однако такая версия представляется сомнительной. Неужели подполье было ослаблено до такой степени, что не могло выставить отряд из нескольких десятков террористов, — ведь за это время было немало нападений боестолкновений, включая такую масштабную акцию, как вооруженное выступление в Нальчике 13–14 октября 2005 года?

    Андрей Бабицкий — несомненно, один из ведущих специалистов в области Северного Кавказа — дает иное объяснение. По его версии, после Беслана Шамиль Басаев убедился в неэффективности тактики захвата больших групп заложников: власть показала, что готова пожертвовать любым числом заложников — кто бы это не был, дети или взрослые, в столице или в провинции, — даже смириться с их гибелью при штурме, но не идти на уступки. Такая власть, действительно, неуязвима для террористов. Террор — оружие варварства в борьбе с цивилизацией — бессилен против государственного варварства.

    Примечания

    1. В отличие от ставших casus belli взрывов жилых домов в городах России в сентябре 1999 года, версия об их организации «чеченскими террористами» остается не более доказанной, чем версия о причастности российских федеральных спецслужб.

    2. Правда, в Чечне силовые структуры до 2007 года нередко ограничивали работу журналистов со ссылкой на продолжение «контртеррористической операции».

    3. Все 40 в Москве; в Беслане выжил Нурпаши Кулаев, один из 32.

    4. Собранные ПЦ «Мемориал» многочисленные показания заложников; сведения, полученные группой С.А. Ковалева при посещении больницы на следующий день после штурма; Курочкин В.В. Миссия в Чечне. М.: Поматур, 1997.

    5. Свидетельство корреспондента «Известий» В. Якова, беседовавшего с экипажем вертолета; Ладный В. Был приказ: открыть из вертолета огонь по автобусам с заложниками // Комсомольская правда. 1997. 14 июля.

    6. Свидетельство В. Якова, беседовавшего со спецназовцами.

    7. Отечественные комментаторы единодушно возмутились таким сравнением, полагая, что оно оправдывает и восхваляет Басаева, поскольку Робин Гуд по определению положительный персонаж, — и это отнюдь не лучшим образом характеризует господствующее в России общественное настроение.

    8. Среди которых, по иронии, был 48-й парашютно-десантный полк Анатолия Шаманова.

    9. Заблуждение было вызвано тем, что Басаев вел себя с «профессорами» так, как, согласно этикету, должен вести себя со старшими почтительный горский юноша.

    10. Как, впрочем, и все события, развернувшиеся в Буденновске 14 июня 1995 года: колонна террористов уже успела миновать город, но была остановлена и препровождена к РОВД бдительными милиционерами с поста у Прасковеи.

    11. Если, конечно, «учителя» прямо не объясняли ему этот тактический прием. См. ниже историю захвата 9-й горбольницы в Грозном.

    12. Использование «живого щита» в ходе штурма села Самашки в марте 1996 года, захваты заложников из числа местных жителей в районе «15-го городка» в Грозном в августе 1996 года для обмена на пленных солдат и тела погибших.

    13. Принадлежность военнослужащих подтвердил заместитель главного военного прокурора В.А. Смирнов в ответе № СУ-240 от 21 ноября 1997 года на запрос ПЦ «Мемориал». Они базировались примерно в 600 м от больницы на территории бывшей автошколы. Представители ПЦ «Мемориал» в разных местах и в разное время опросили три независимые группы свидетелей и участников событий: в Грозном — медперсонал больницы № 9, в Самашках — несколько бывших заложников-больных, в Грозном — боевиков из чеченского отряда, окружавшего больницу. Результаты опросов дали цельную и непротиворечивую картину.

    14. Это, безусловно, следует считать использованием «живого щита»: у «добровольцев» не было свободного выбора: откажись они прикрывать собой военных, под угрозой оказалась бы жизнь людей, находящихся в больнице.

    15. Взгляд // ОРТ. 1996. 6 сентября.

    16. ОРТ. 1996. 19 января, 20:40.

    17. Именно поэтому федеральные пропагандисты с такой последовательностью (хотя и безуспешно) пытались связать Аслана Масхадова с терактами в «Норд-Осте» и в Беслане.

    Источник: Полит.ру