Юрий Самодуров. Музей Сахарова в "стране Путина"

Сегодня в гостях у портала HRO.org Юрий Вадимович Самодуров, директор Музея и общественного центра имени Андрея Сахарова. Повод для встречи оказался печальным. Сахаровский музей - это уникальное и важное не только для нашей страны учреждение культуры, это известная площадка многочисленных правозащитных инициатив. Теперь он оказался под угрозой закрытия.

 

 


О происходящем Юрий Самодуров рассказал корреспонденту HRO.org Вере Васильевой.

Вера Васильева– Юрий Вадимович, некоторое время назад Вы, как директор Музея и общественного центра имени Андрея Сахарова, распространили обращение к общественности, в котором сообщили о том, что существование музея под угрозой. Как это могло произойти?

– Добрый день. Спасибо, что ваш портал откликнулся на это обращение. Оно озаглавлено: "Всем, для кого это важно", и я рад, что для HRO.org это важно.

В этом обращении, оно у меня в руках, достаточно подробно описана наша ситуация. Я вкратце повторю основные моменты.

У любого музея могут быть шесть основных источников существования, нам из них доступны всего два: пожертвования и гранты.

Что нам недоступно? Нам недоступно финансирование из госбюджета просто в силу нашего статуса: мы – негосударственный музей. И это, в общем, совершенно правильно, государственные деньги не должны расходоваться на негосударственные музеи. Второй источник финансирования музеев, недоступный нам, – это доходы от продажи билетов. У нас вход для всех посетителей и участников происходящих в музее событий (конференций, семинаров, фестивалей документального кино и т. п.) совершенно бесплатный. Третий источник финансирования, которого у нас нет, – доходы от музейного магазина и кафе. Это важный источник, особенно для маленьких музеев. Но помещения нашего музея не позволяют организовать ни магазин, ни кафе. И, наконец, четвертый источник финансирования – это создание эндаумента.

– Что это такое?

– Если сказать по-русски, то это – целевой капитал, доходы (проценты) от которого идут на финансирование уставной деятельности музея. Бывший премьер-министр Фрадков своим последним распоряжением сделал всем учреждениям культуры, образования, общественным организациям подарок, позволив создавать такой целевой капитал. Но есть одно "если" – если учреждение культуры сумеет его создать, а это непросто.

– А что же стало с доступными вам источниками финансирования – пожертвованиями и грантами? Почему их перестало хватать?

– Что касается грантов, то западные грантодатели последние годы просто не выделяют средств на поддержку инфраструктуры: оплату электричества, канализации, воды, прочих коммунальных услуг, уборки помещения. И на зарплату штатных сотрудников. Гранты выделяют только на целевые проекты, целевые программы.

Стоит еще сказать, что мандат всех западных фондов, которые работают в России и которые наиболее известны – Фонд Форда, National Endowment for Democracy, Фонд Макартуров, Фонд Сороса – просто не рассчитан на поддержку постоянной музейной деятельности. Это наша проблема, потому что, в отличие от большинства других правозащитных организаций, мы – и настоящий музей, так как у нас есть все функции, которые есть у обычного музея и общественный центр.

Это, в частности, работа с постоянной экспозицией, музейными коллекциями, проведение экскурсий и временных выставок, проведение передвижных выставок в других городах и подготовка совместных выставок с другими музеями и галереями. У нас большая выставочная программа. Есть библиотека. Все это отличает нашу организацию от обычной правозащитной и общественной организации. А сближает нас с общественными организациями то, что наш музей давно стал одной из немногих, если не единственной в Москве "площадкой" для многих общественных организаций, которым мы бесплатно предоставляем свои помещения и техническую поддержку.

В общем, подводя итог, я хочу сказать, что для западных грантодателей, а сейчас речь идет о них, мы довольно необычная организация, которая не вписывается в канву того, что они готовы поддерживать. То есть, они готовы поддерживать какие-то исследовательские программы, образовательные программы, но они не готовы поддерживать содержание сотрудников музея и общественного центра, содержание его инфраструктуры.

– Получается, остаются только частные пожертвования?

– 2 августа 2007 года "Новая газета" опубликовала письмо, инициатором которого был Владимир Синельников, режиссер одного из фильмов о Сахарове. Он написал текст этого письма и собрал подписи. Там были подписи Василия Аксенова, Евгения Евтушенко, Гавриила Попова, самого Синельникова, еще нескольких человек.

Идея была простая. Музей и центр Сахарова нужен нашей стране? Тогда, если 20 тысяч человек ежемесячно пожертвуют по 30 рублей, то это будет как раз самый минимальный бюджет, дающий возможность нам существовать.

Вот у меня распечатка. Со 2 августа по 12 ноября 2007 года на счет музея поступило 17 тысяч 380 рублей пожертвований. И вчера мне сказали, что пришло еще 20 тысяч рублей. То есть, можно сказать, что на сегодняшний день, 20 ноября, на счет Музея пришло 37 тысяч рублей пожертвований. В июле мы получили отдельные частные пожертвования, анонимные. Пожертвовавшие сказали, что они не хотели бы, чтобы их называли. Тоже, между прочим, показатель положения в стране.

Кроме того, весной нам пожертвовали 50 тысяч рублей для учрежденной Музеем премии "За социально значимое произведение искусства", которую мы вручили на конкурсе "Инновация".

Я и сотрудники очень благодарны всем, кто откликается и поддерживает. Очень важно то, что такая поддержка есть, и фамилии всех людей, которые присылали свои пожертвования, у нас перечислены на сайте музея. Там же указан счет. Но существовать нам такие деньги не позволяют.

– А что же российский бизнес? Ведь на Западе поддержка гражданского общества – это нормальная функция бизнеса, поскольку именно гражданское общество гарантирует бизнесу комфортную среду для существования, защиту прав. Почему в нашей стране иначе?

– Я, конечно, пытался искать деньги в нашей стране. Напрямую я не знаю ни одного бизнесмена, но я обращался к тем людям, в том числе к двум бывшим министрам правительства Гайдара, которые бывали в музее и которые, как я думал, могли бы замолвить за Музей слово перед людьми с деньгами. Безуспешно. Экс-министры ни с к кем по поводу Музея не стали говорить.

– На что же вы существовали до сих пор?

– Начиная с 2000 года, мы существуем в основном на средства американского фонда Сахарова, от него мы получали примерно по 340 тысяч долларов в год (в этом году 250 тысяч). На эти средства российский фонд Сахарова, исполнительным директором которого я являюсь, содержит, во-первых, архив Сахарова, официально открытый в 1994 году, это другое помещение. А во-вторых – музей. Из 340 тысяч около 50 тысяч уходит на архив Сахарова, остальные – на музей.

Причем нельзя сказать, что нам эти деньги всегда были гарантированы. Я обычно раз в год бывал на заседаниях американского фонда Сахарова с отчетом о проделанной работе и с проектом бюджета на следующий год. И в течение последних пяти лет каждый год обсуждается, что средства у американского Фонда Сахарова тают и что их не удается восполнить. Поэтому от меня все время требовали сокращения штата, сокращения программ.

И в конце концов это привело к тому, что американский фонд Сахарова на 2008 год нам твердо гарантировал от 70 до 100 тысяч долларов. Из них, повторю, 50 тысяч – на Архив Сахарова. На музей остается 50, причем эти деньги, видимо, даются не единовременно, а ежемесячно, по частям. Их не хватит даже на содержание инфраструктуры в течение года, а на зарплаты сотрудникам Музея вообще ничего не остается. В общем, такая нерадостная ситуация.

 

Музей Сахарова

К слову, те деньги, которые у американского фонда Сахарова есть сейчас, пожертвовал Борис Абрамович Березовский. Иначе мы закрылись бы в 2000 году.

Допустим, американский Фонд Сахарова выделит на Музей в 2008 году не 50, а даже 100 тысяч долларов. Что можно сделать даже на 100 тысяч долларов? На 100 тысяч музейное здание можно сохранить для встреч общественных организаций, как демократическую площадку, демократическую тусовку (я не люблю это слово, но тут оно подходит). Но музей-то это другое, музей – это все остальное!

В итоге мы решили создать на 2008 год два бюджета. Один, который с моей точки зрения главный и настоящий, – на 340 тысяч (это минимально необходимая для нормального содержания и функционирования нашего Музея сумма), но с дефицитом. Это позволит искать недостающие деньги. А второй – на 100 тысяч, ликвидационный, на тот случай если дефицит бюджета не удастся восполнить.

Кстати, бюджет и штатное расписание музея, что немаловажно, открыты и прозрачны, они размещены на нашем сайте.

Но и 340 тысяч долларов недостаточно для того, чтобы мы могли наш музей не только содержать в нынешнем состоянии, а еще и развивать. Мы существуем уже 10 лет. Понятно, что меняется время, меняются взгляды людей, выросло другое поколение. И хочется, чтобы в музей приходили сотрудники моложе меня и тех, кто работает в Музее уже 10 лет, его основателей. Но молодые люди, проработав у нас шесть, семь, восемь месяцев, максимум год, увольняются. Все они не могут жить в Москве на 300–400-450 долларов в месяц. На те зарплаты, которые у нас все эти годы были и существуют сейчас, мы молодежь привлечь не можем.

Вот я, например, директор, получаю 15 тысяч 200 рублей в месяц (из этой суммы бухгалтерией естественно удерживаются налоги). Жить на эти деньги достаточно сложно. А сотрудникам еще сложнее, у них зарплаты еще меньше. Единичное исключение – это заплата системного администратора. Сейчас в Москве невозможно найти человека с квалификацией системного администратора, который согласился бы работать меньше, чем за 1000 долларов в месяц.

Поэтому из 20 человек, которые у нас сейчас в штате, многие работают по пять, по семь и даже по десять лет. Эти люди, которым за сорок, иногда за пятьдесят, иногда за шестьдесят. И работы у нас так много, что просто нет времени, чтобы зарабатывать в другом месте. Как-то так у нас с самого начала сложилось, что повседневной работы в Музее гораздо больше, чем времени на нее и чем рук.

Я в этом году три раза продлял договора со штатными сотрудниками из-за того, что не было денег на весь год. Так люди работать не могут. Это ненормальная ситуация, когда музей все время на грани закрытия.

– Какие шаги вы еще предпринимали?

– Елена Георгиевна Боннэр обратилась за помощью в Европарламент, с просьбой, чтобы они в своем бюджете отдельной строчкой прописали финансирование музея и центра Сахарова. В мае этого года к нам приезжали представители Европарламента, мы с ними обсуждали разные вещи, члены Правления Фонда Сахарова предложили, чтобы Европарламент выкупил у правительства Москвы это здание. А после этого – на базе наших экспозиций и коллекций сделать здесь международный Музей и общественный центр имени Андрея Сахарова.

Это действительно спасло бы музей. Понятно, что при этом поменяется вся структура управления, я уже вряд ли буду директором. Зато это спасло бы музей.

Но есть "но". По словам представителей Европарламента, это такая долгая бюрократическая процедура, что нынешний президент Европарламента, который очень хочет нам помочь, не успеет это сделать до окончания срока своих полномочий, хотя срок у него еще два года. Поэтому лучше и не начинать.

Здесь я должен заметить, что 20 ноября в "Независимой газете" вышла публикация о ситуации в музее, я очень благодарен газете, что она вышла, но там довольно много неточностей. И, в частности, этот эпизод, я о нем тоже рассказывал сотруднику газеты, изложен совершенно по-другому. В "Независимой газете" сказано, что не стоит этого начинать, поскольку неизвестно, как к этому отнесется новый глава государства (имеется в виду Россия). Прошу прощения, но о главе государства вообще речь не шла. Речь шла о новом президенте Европарламента, о том, что нельзя успеть выполнить эту процедуру за два года, так как нужно создать кучу комиссий.

И еще одно уточнение, важно, чтобы это прозвучало. В статье в "Независимой газете" написано, что Сахаровский центр относится к специфической категории музеев совести. В статье это слово использовано не только как метафора, что нормально, но и сказано, что Музей и центр имени Андрея Сахарова входит в "Ассоциацию Музеев совести". Такая Ассоциация, куда входят, например, музей Анны Франк, музей "Пермь-36" действительно есть. Мы, к сожалению, не члены этой Ассоциации, а в газете написано, что члены. То есть, если бы нас пригласили, то мы бы стали членами, но нас не приглашали...

Так вот, возвращаясь к вопросу финансовой помощи со стороны Европарламента. По их правилам оказалось, что возможно только выделение разовых грантов. И, опять же, очень многое зависит от президента Европарламента, от его отношения к этому вопросу, поэтому пока как мне сказали, в принципе, возможно, выделение двух разовых грантов на 2008 год и на 2009 год по 100 тысяч евро. Но при этом Европарламенту, как и любым грантодателям, нельзя дать деньги на инфраструктуру и зарплату сотрудников.

– А на что можно?

– Мы подготовили справку о том, что мы делаем, и они сказали, что выбрали некоторые вещи, которые они, в принципе, могли бы финансировать в 2008 году.

Они сказали, что могли бы финансировать охрану музея, это очень важно. Покупку программного обеспечения. Плюс расширение нашего межрегионального конкурса для учителей лучших уроков по теме: "История политических репрессий и сопротивление несвободе в СССР", им этот конкурс очень понравился. Плюс покупка коллекции фотографий Андрея Сахарова для Архива Сахарова.

Дело в том, что мы уже несколько лет ищем три тысячи долларов для покупки у одного человека коллекции фотографий Андрея Сахарова. По частям он продать нам эту коллекцию не хочет, а целиком за три тысячи готов, потому что ему нужны источники существования. И мы – вам это может показаться смешным, – никак не найдем эту сумму, чтобы купить эту коллекцию.

 

Юрий Самодуров

Но будет ли грант Европарламента, еще неизвестно. Это решение должно быть принято консенсусом. Между тем у представителей некоторых стран, я не знаю, каких именно, есть возражения, для них это действительно необычная вещь. Не все согласны с тем, чтобы Европарламент потратил средства на поддержку Музея и центра Сахарова в 2008 году. А у президента Европарламента нет, естественно, такой власти, как у нашего президента. До сих пор там идут совещания, встречи, консультации, вопрос на сегодняшний день не решен. Я надеюсь, что он будет положительно, но нельзя исключать и отрицательного решения.

– Что же получается – выхода нет?

– Ситуация достаточно драматическая, но пока не безвыходная.

Единственный способ, как мне представляется, нашу проблему решить стратегически – это создание эндаумента, который даст необходимый Музею ежегодный доход порядка 240 тысяч евро. Этот доход должен расходоваться на выплату минимально приемлемых зарплат штатному персоналу Музея в количестве, 20 человек. Не конкретных 20 человек, а 20 должностей, чтобы музей нормально работал. И на оплату инфраструктуры – все коммунальные платежи, расходы на Интернет, ремонт, и так далее. Такой целевой капитал (эндаумент) создает сейчас Музей изобразительных искусств имени Пушкина, МГИМО, другие подобные учреждения.

Что значит – ремонт? У нас в этом году два раза стекла били. Первый раз – после выставки "Запретное искусство", в компьютерном зале лежал камень. Второй – после выставки политического плаката "Конец эпохи Путина". Замена одной рамы обошлась в 17 тысяч. Еще после выставки "Конец эпохи Путина" нам своротили указатель к музею на Садовом кольце. Для восстановления нужно три тысячи пятьсот долларов.

У нас очень старая система коммуникаций, каждый год прорывает. В прошлом году пришлось зимой огромную яму копать и менять трубы, тоже несколько тысяч долларов взяли. В общем, довольно много расходов.

Так вот, минимальный необходимый эндаумент по моим прикидкам составляет где-то семь-восемь миллионов евро. Казалось бы, сумма очень большая. Но всегда надо сравнивать – большая по сравнению с чем? По сравнению с теми суммами, которыми мы оперируем – да. А по сравнению с затратами на содержание современных учреждений культуры – нет.

В возможность решения этой задачи, кроме меня, не верит практически никто. Никто из российского Фонда Сахарова не верит. Никто из американского фонда Сахарова не верит. Может быть, обоснованно, ведь за десять лет им не удалось найти в США для музея почти ничего. Я верю от безвыходности, достаточно для того, чтобы активно этим заниматься. То есть, я просто знаю, что другого выхода у музея нет. Если мы хотим существовать, надо действовать, поэтому я этим занимаюсь.

– Как же можно создать этот самый эндаумент?

– Наверное, было бы можно собрать часть эндаумента, если бы кто-то из известных людей, общенародно известных – писателей, режиссеров – публично внес бы какую-то сумму на счет музея. Сказал бы всем: давайте, это же нужно для нашей страны. Хотя бы 500 долларов, но открыто. Здесь важно имя, а не сумма. Нужен человек, которого знает вся страна, которому страна доверяет. И тогда более богатые люди, может быть, последовали бы его примеру.

К сожалению, наша страна – это страна Путина. Если она в своем большинстве была бы страной Сахарова, то, думаю, у нас было бы можно собрать деньги на музей. Когда я говорю "страна Сахарова", то имею в виду, что для людям, чувствующим свою причастность к этой стране по настоящему нужны те принципы устройства государства, гражданских институтов, о которых говорил Сахаров. А в стране Путина все противоположно тому, что могло бы быть в стране Сахарова. И получается, что в стране Путина собрать деньги для эндаумента очень сложно.

Но имя Сахарова – это все-таки имя, важное не только для нашей страны, но и для всей современной цивилизации. Цивилизации, разделяющей основные принципы, которые олицетворяет для нас имя Сахарова. Главенство права, свободные выборы, сильные независимые гражданские организации, независимый суд, много о чем можно говорить. Для меня конституция Сахарова – это достаточно живой документ.

И поэтому мне кажется, что у нас есть право обращаться за помощью в создании целевого капитала к гражданам не только России, но и других стран. К тем, для кого ценности, которые разделял Сахаров, важны. Потому что музей и центр Сахарова – это один из форпостов европейских ценностей в России, содействующий их реализации.

Поэтому Совет Музея все-таки согласился, что такое обращение, просьба о содействии в создании эндаумента, не просто к грантодателям, а к правительствам других стран – возможна. Но при этом Совет решил, что музею самому все-таки обращаться неприлично.

В общем, Никита Белых, Владимир Рыжков, Людмила Алексеева, Лев Пономарев официально, на своих официальных бланках, обратились к послам 20 стран Евросоюза с просьбой довести их озабоченность ситуацией с Музеем до правительств этих стран. За это я Белых, Алексеевой, Пономареву и Рыжкову безумно благодарен.

 

Юрй Самодуров

На первый взгляд, безумный шаг, никто так никогда не поступал. Но, к счастью, послы нескольких стран – Португалии, Швейцарии, Бельгии, Нидерландов, Эстонии, Швеции, Норвегии – откликнулись и мне передали, что эти письма они направили руководителям своих правительств. И вопрос как-то обсуждается.

Но опять же государственные фонды этих стран, которые дают гранты, не имеют права выделять деньги на зарплату. Поэтому выход за общепринятые рамки – это некое политическое решение, как мне было сказано. Состоится оно или нет, я не знаю.

– Расскажите, пожалуйста, о деятельности вашего центра, это ведь действительно уникальная площадка.

– Да, помимо музейных функций мы осуществляем функции общественного центра, у нас даже название такое: Музей и общественный центр "Мир, прогресс, права человека" имени Андрея Сахарова". Работа общественного центра – это очень значительная часть того, что мы делаем.

Статус Музея и общественного центра позволяет нам не только самим проводить конференции, семинары, но и принимать участие как организации, допустим, в подготовке Правозащитных съездов. Сейчас я входил, правда, не как директор музея, а как гражданский активист, в оргкомитет Марша несогласных 24 ноября в Москве.

Мы, наверное, единственное в Москве учреждение, которое бесплатно предоставляет свои помещения широкому кругу общественных организаций. Причем не то, чтобы у нас был какой-то список организаций, которым мы предоставляем помещения. Просто есть правила предоставления помещений, и мы предоставляем помещения и техническую поддержку для проведения встреч, конференций, фестивалей бесплатно всем тем общественным организациям или просто отдельным людям, направления деятельности которых тем или иным образом совпадают с миссией, мандатом и тематикой деятельности Музея и центра. А она у нас очень широкая, начиная от тоталитарного прошлого и заканчивая современными проблемами. И, конечно, фигура Сахарова все это объединяет.

За три последних месяца – август, сентябрь и октябрь 2007 года – мы бесплатно предоставляли свои помещения 25 раз. За эти три месяца у нас 12 разных организаций проводили свои семинары, встречи, конференции и даже фестивали документального кино.

– Расскажите, пожалуйста, подробнее о мероприятиях и программах, реализуемых вашим Музеем и центром.

Вообще, нужно пояснить, что у нас три направления деятельности: раздела музейной экспозиции, три раздела библиотеки, три направления программ: "Тоталитарное прошлое", "Современные проблемы России" и "Жизнь и деятельность Андрея Сахарова". В рамках трех этих направлений и движется вся работа.

В течение многих лет у нас была исследовательская программа, освещающая проблемы политического развития и вопросы взаимоотношений между постсоветскими странами. В рамках этой программы мы выпускали книжную серию "Россия и страны бывшего СССР".

Вышло шесть томов:"Чечня и Россия: общества и государства", "Украина и Россия: общества и государства", "Страны Прибалтики и Россия: общества и государства", "Казахстан и Россия: общества и государства", "Белоруссия и Россия: общества и государства", "Азербайджан и Россия: общества и государства". Научным руководителем программы и редактором-составителем всех томов был политолог Дмитрий Ефимович Фурман.

Еще была такая серия, сейчас она, к сожалению, у нас не движется – "Теоретические проблемы прав человека". Те вопросы, по которым спорят между собой правозащитники, юристы, политики. В этой серии вышло две работы: перевод с английского под редакцией Д. Е. Фурмана книги Абдуллахи Ахмед Ан-Наима "На пути к исламской реформации. Гражданские свободы, права человека и международное право" и перевод с английского, также под редакцией Фурмана книги Аллена Бьюкенена "Сецессия. Право на отделение, права человека и территориальная целостность государства".

Был у Музея и центра проект "Справедливые и несправедливые социальные неравенства в современной России", в который я лично до сих пор очень верю. В рамках этого проекта был подготовлен и издан первый том одноименной, к сожалению, не очень удавшейся книги.

Дело в том, что российское общество жаждет справедливости и до сих пор внутренне не приняло приватизацию 1990-х годов. Другая сторона – это законность. Справедливость и законность могут не совпадать. Если при советской системе идея справедливости основывалась на идее социального равенства, то идея справедливости при рыночной экономике, как я считаю, может быть основана только на идее поддержки справедливых социальных неравенств (и источников таких неравенств) и минимизации несправедливых неравенств.

Что касается тоталитарного прошлого, это – половина постоянной экспозиции Музея и несколько проектов. В постоянной экспозиции несколько разделов: "Мифология и идеология СССР", "История насилия" – насилие как главный метод осуществления тех задач, которые провозглашались в нашей стране в качестве основополагающих. Далее, это "Путь через ГУЛАГ" – как оборотная сторона идеологии и механизма насилия в применении к судьбам.

И еще два раздела постоянной экспозиции: "Сопротивление несвободе" и "Личность и деятельность Андрея Сахарова".

Практически с момента открытия Музей начал программу "Память о бесправии" и не собирается от нее отказываться.

В чем выражаться память о преступлениях советского государства и общества и жертвах? Прежде всего – в воспоминаниях людей, которые прошли через ГУЛАГ. Поэтому мы стали собирать библиотеку таких воспоминаний, стремясь к академической полноте, а вскоре перевели ее в электронную форму.

Сейчас в нашей электронной библиотеке 1377 авторов и около 1300 книг и публикаций воспоминаний о ГУЛАГе, изданных на русском языке, вся эта библиотека стоит на сайте музея и дважды издана в виде CD-дисков.

В чем еще выражается память о преступлениях и жертвах советского режима? В памятниках жертвам политических репрессий. С момента открытия музея, мы начали собирать банк данных, который потом превратился в электронную базу данных, включающую сведения и фотографии о всех памятниках жертвам политических репрессий на территории бывшего Советского Союза. Программа "Память о бесправии" делалось и делается в рамках грантов от Фонда Сороса, Фонда Джексона, американского фонда Сахарова.

 

Юрий Самодуров

Понятно также, что политика в сфере школьного образования не направлена на то, чтобы изучение истории политических репрессий стало серьезной частью образовательной программы. Буквально через год-два после открытия Музея, заручившись поддержкой Московского института открытого образования, мы организовали в Музее семинар для учителей на эту тему и получили право всем участникам, которые прошли цикл занятий, засчитывать участие в семинаре как официальное повышение квалификации.

К сожалению, сначала на семинар ходили около двадцати пяти московских учителей, на следующий год – меньше, потом – еще меньше и меньше. Семинар закончился тогда, когда на него пришли два человека.

Поэтому параллельно с проведением семинара, сначала мы думали о его участниках, Музей подготовил издали книгу для учителей, она так и называется: "Книга для учителя. История политических репрессий и сопротивления несвободе в СССР". Книга была подготовлена и издана на грант от Фонда Сороса, Фонда МакАртуров и американского Фонда Сахарова. Но все равно чувствовалось, что и этого семинара и Книги для учителя, которую мы бесплатно разослали во все областные библиотеки и педвузы, мало.

Начали межрегиональный конкурс для учителей: "Лучший урок по теме: история политических репрессий и сопротивление несвободе в СССР". Опять же – при поддержке Московского института открытого образования и Академии повышения квалификации работников образования России и в сотрудничестве с региональными Управлениями образования, а кое-где и с региональными отделениями "Мемориала".

Участники конкурса предоставляют в региональные жюри планы и видеосъемку проведенных уроков. То есть, в классе стоит видеокамера и снимает. Надо сказать, что использование камеры – это было очень правильное решение. Потому что иногда бывают блестящие планы уроков, но когда смотришь видео, то видишь совершенно мертвый класс. А бывает невнятный, очень невыразительный план урока, а когда смотришь видео, то видишь, что преподаватель светится, как свечечка, и дети так реагируют живо, так по-человечески.

Музей организует этот конкурс уже пять лет, в этом году проводим уже 6-ой конкурс. Четыре раза мы получали на проведение конкурса грант от фонда National Endowment for Democracy, а один раз – от фонда "Открытая Россия" Михаила Ходорковского.

А с осени этого года мы начали в Музее научные семинары под руководством Татьяны Ворожейкиной, это известный социолог. Темы семинаров выбирает сама Татьяна Ворожейкина, и она же приглашает докладчиков.

Тема первого семинара, который состоялся 8 октября: "Чечня. Война окончилась? Что дальше?" Я сидел, слушал, там были очень интересные доклады, выступали Татьяна Локшина, Александр Черкасов, Лев Пономарев, Екатерина Сокирянская из Назранского "Мемориала". Мне трудно представить себе, что семинар по такой теме пройдет и таких докладчиков пригласят в какое-то другое место. 22 ноября, прошел второй семинар: "Последствия войны в Чечне для России – политические, экономические, моральные и т. д.". и так далее. Докладчики – Лев Гудков, директор Аналитического центра Юрия Левады, и Борис Дубин, ведущий сотрудник "Левада-центра".

Много чего другого делали и делаем.

– Расскажите, пожалуйста, о себе.

Я 1951 года рождения. Я – "человек из метро", у меня нет машины, деньги зарабатывать не умею, никогда не получал ничего, кроме своей зарплаты. И я никогда не был правозащитником, диссидентом. Ни одного знакомого в диссидентском кругу не было.

Я был обычной советской технической интеллигенцией. Но, если так можно выразиться, с повышенной чувствительностью на вранье, очень меня вранье доставало.

Для меня главным вопросом было то, что наше государство неимоверно врет не только о сегодняшнем дне, но и о своем прошлом. Сестра моей бабушки 17 лет провела в ГУЛАГе. Я, когда учился в восьмом классе, в мамином бельевом шкафу нашел ее рукопись на машинке, воспоминания о своей жизни. И это очень сильно на меня повлияло.

Как можно было смириться с тем, что жизнь неимоверного количества людей, и при том ни в чем не виновных – о которых рассказала в своих воспоминаниях тетя Оля (Ольга Львовна Адамова-Слиозберг) и некоторых из которых я знал, была покалечена и об этом не говорится ни слова?

И в конце концов я начал заниматься исправлением вранья. Был инициатором создания общества "Мемориал". Помню встречу в какой-то забегаловке, тогда я в первый раз встретился с Арсением Рогинским, он подошел ко мне и мы договорились, что он будет заниматься "архивами" , по-моему, там была еще Лариса Богораз, но ни его имени, ни ее я перед этой встречей никогда не слышал.

В 1986 или 1987 году я стал ходить в клуб "Перестройка". 19-20 августа 1987 года этот клуб провел первую в Москве легальную и прогремевшую тогда конференцию "Общественные инициативы Перестройке". Ядро активистов и инициаторов, которые эту конференцию организовали: Гриша Пельман, Глеб Павловский, Андрей Фадин, Паша Кудюкин, Боря Кагарлицкий, Вячик Игрунов, Олег Румянцев, из анархистов Андрей Исаев, Саша Шубин, еще были ребята.

Интересно то, что все мы (кроме Исаева и Шубина– они младше) – приблизительно одного поколения. И участие во всем этом было нашим шансом изменить жизнь, исправить государство, почувствовать себя свободным человеком. Я для этой встречи написал первую программу "Мемориала" и собрал первую инициативную группу "Мемориал". И каждый использовал этот шанс по-своему, посмотрите, какие разные траектории у всех. Вот собственно говоря и все...