"С ним невозможно было говорить, не улыбаясь..."

Елена Санникова о Станиславе Маркелове: "Желание хоть что-то изменить в этом мире к лучшему привело его к твердому убеждению, что любую деятельность, хоть политическую, хоть социальную можно осуществлять только в правовом поле..."

Как же это дико, жутко и страшно — когда по всем новостным каналам проходит эта страшная весть, а тебе все еще не верится, что это правда, все еще думается, что не может, не может этого быть...

Уже и стоишь на месте расстрела, и видишь кровь, растекшуюся по снегу — а все еще не можешь поверить, что это не снится, что это действительно произошло — так вот, средь бела дня, даже не во дворе и не в подъезде, и даже не в переулке, а здесь вот, на многолюдной улице, в двух шагах от метро, рядом с храмом Христа Спасителя, в виду Кремля.

И не вечером даже, а — при ярком дневном освещении... Так не бывает. Так только на войне может быть. И то не на всякой.

Он будто стоит у меня перед глазами — молодой, высокий, открытый, искренний, доброжелательный. Он выглядел моложе своих лет. Нет, больше того: что-то совсем юное, чуть ли не детское как будто сквозило в нем, в его непосредственности, в доверии к миру и людям, в его взгляде, улыбке.

Ни тени наигранности, ни капли фальши. Разговаривая с ним, невозможно было не улыбаться.

Два года назад на съезде правозащитников я раскритиковала его заявление, предлагавшееся в качестве резолюции по работе на Северном Кавказе. Чем же ответил мне Станислав Маркелов? Он совершенно искренне поблагодарил меня за конструктивную критику. И с тех пор каждый раз подходил ко мне со словами приветствия, когда мы встречались на общественных мероприятиях, правозащитных конференциях, в коридорах "Движения за права человека".

Разговаривая с ним, я не ощущала той неуловимой разницы в подходе к проблеме, которую нередко чувствует правозащитник в разговоре с адвокатом. Для него адвокатура была не просто профессия, и даже не в первую очередь — профессия. Для него это прежде всего был зов совести. Искренний, светлый порыв добиться справедливости. Доброе, человечное желание помочь людям. Он работал не за деньги. Он работал — за совесть.

Удивляет широта того спектра дел, за которые брался Станислав Маркелов. Защита экологов, защита природы и животных. Защита солдатских матерей, защита жертв "Норд-Оста", жертв милицейского произвола в Благовещенске. Защита антифашистов, неформалов, левых. Защита чеченцев, пострадавших от военных преступлений, от произвола. Защита гражданских активистов.

На него свысока смотрели хладнокровные профессионалы: слишком много всего, несерьезно как-то. Слишком много дел бесплатно ведет, несолидно. А он все равно за все брался и все каким-то чудом успевал.

И как будто не знал, что существует на свете такая штука, как страх и осторожность. Как будто и не касалась его ни разу чувство, что ездить без конца в Грозный — это опасно, выступать адвокатом потерпевшей стороны на процессе "Кадета" — это опасно.

Мы говорили с ним в основном о Чечне. Мы не говорили на темы, по которым наверняка у нас возникли бы большие и серьезные разногласия. Но я уверена, что если бы и заговорили, то он бы именно говорил, а не спорил с пеной у рта, и никакая противоположная точка зрения не вызвала бы в нем злости к собеседнику, не смыла бы улыбки с его лица. Этого просто невозможно представить.

Первый раз я увидела Станислава Маркелова без малого семь лет назад на пресс-конференции, которая была на ту же тему, что и самая последняя в его жизни: дело Буданова.

Он сидел рядом с адвокатом Абдулой Хамзаевым и, на мой взгляд, удачно и конструктивно его дополнял. Позже они не сработались с Хамзаевым, разошлись в позициях и методах защиты. Кто же мог предположить тогда, что искренность своего порыва помочь этой чеченской семье, пережившей невообразимое горе, Станиславу доведется, увы, подтвердить своею кровью.

Нет, невозможно привыкнуть к мысли, что этого светлого, доброго человека нет уже в живых...

Я узнала об этой трагедии в понедельник вечером в "Мемориале", куда я пришла с фруктовым тортом — отметить с коллегами за скромным чаепитием четверть века со дня моего ареста. И тут меня оглушило этим страшным известием.

Действительно — как же до конца осознать тот дикий выверт истории и судьбы, что за ту же деятельность, за которую нас сажали тогда, сегодня — расстреливают будут среди бела дня в центре Москвы...

Как-то само собой получилось, что я оказалась в тот вечер, в девятом часу — там, на Пречистенке... Легкий, совсем легкий снежок крещенского дня не успел еще припорошить кровь, ярким пятном окрасившую снег на том месте, где было его изголовье.

У белой стены старинного здания горели две свечи. Горстка гвоздик лежала рядом. Я стояла у ограждения в оцепенении, не в силах пошевельнуться. Было очевидно, что и увезли-то его отсюда совсем недавно.

Рядом находились совсем молодые юноша и девушка. От них я узнала, что полчаса назад скончалась в больнице и Анастасия. Они рассказывали мне о живом, задорном характере этой замечательной девушки, о том, как удачно она сработались со Стасом.

Они разговаривали с ней совсем недавно и с трудом сдерживали дрожь в голосе, рассказывая о ней и о Стасе. Вспоминали о сентябрьской поездке на Европейский социальный форум в Швеции, о том, что Станислав привез туда делегацию с Северного Кавказа. И не только активно выступал на форуме, но провел семинар по проблемам Северного Кавказа, и именно при его участии представители Грузинской и Южно-осетинской сторон пожали там друг другу руки.

Да, Станислав Маркелов был из тех людей, в ком с юных лет обостренно чувство справедливости и чувство личной ответственности за происходящее рядом. Может быть, будь он постарше, он стал бы антисоветчиком и антикоммунистом.

Но его ранняя юность пришлась на начало 90-х, и жажда правды привела его в ряды левых. В кровавые дни октября 1993-го он был в гуще событий и занимался... спасением раненых. Однако желание хоть что-то изменить в этом мире к лучшему привело его к твердому убеждению, что любую деятельность, хоть политическую, хоть социальную можно осуществлять только в правовом поле. Что, впрочем, не мешало ему защищать на процессах тех левых, которые не считали нужным с этими рамками считаться.

А может быть еще и поэтому он был казался таким юным, что много общался с очень юной молодежью. В прошлое отходит, должно быть, разделение людей на левых и правых. И вновь возвращаются времена сплоченности просто добрых и честных людей, которых сближает противостояние злу и произволу, невзирая на разницу во взглядах.

Сегодня уже четвертый день со дня гибели Станислава и Анастасии. Но по-прежнему горят свечи на месте их казни и не иссякает поток людей, идущих туда в цветами в руках.

Вечная память убиенным...