Москва: дискуссия о памятнике жертвам политических репрессий

5 мая 2015 года завершается регистрация проектов монумента жертвам политических репрессий в СССР для участия их в конкурсе, проходящем под эгидой Правительства Москвы и Государственного музея истории ГУЛАГа. Общество "Мемориал" добивалось сооружения такого памятника несколько десятилетий, но сегодняшнее решение не всеми воспринимается неоднозначно.

16 марта в офисе Международного "Мемориала" состоялась дискуссия о том, каким это решение должно быть. В ней приняли участие председатель и член Правления Международного "Мемориала" Арсений Рогинский и Ян Рачинский, филолог Нина Брагинская, архитекторы Евгений Асс и Сергей Ситар, а также художественный критик и публицист Григорий Ревзин.

Монумент жертвам политических репрессий должен быть установлен в Москве на пересечении Садовой-Спасской улицы с проспектом Академика Сахарова.

О том, какой долгий и трудный путь преодолела инициатива мемориальцев, напомнил Арсений Рогинский.

Идея памятника возникла еще в 60-х годах прошлого века.

 В конце 80-х  инициативная группа собирала подписи под обращением в Верховный Совет СССР за создание такого мемориала, затем был открыт счет для сбора денег на памятник. В этом была немалая заслуга Юрия Щекочихина. Небольшая экспозиция, рассказывающая о тогдашнем сборе средств, была представлена в зале, где проводилась дискуссия.

Тогда поставить памятник не удалось. Народные деньги обесценились в 1991-м, а государственных выделено так не было. Зато 30 октября 1990 года на Лубянской площади в Москве был воздвигнут Соловецкий камень, который был привезен в столицу с Большого Соловецкого острова. Как известно, в 1919-1933 годах там действовал Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН), через который прошли сотни тысяч невинно осужденных.

В 2010 году мемориальцам удалось донести важность своей работы по увековечиванию памяти жертв политических репрессий до сведения Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека. Арсений Рогинский представил тогдашнему главе государства Дмитрию Медведеву программу, состоявшую из более чем 40 пунктов.

"Там был пункт о создании памятника в Москве. Были центральные, базовые пункты, связанные с увековечиванием, с топонимикой. Целый раздел был посвящен проблеме секретности архивов и доступа к документам о терроре. Большой раздел был связан с местами захоронений и с поиском этих мест захоронений. Ставилась важная задача по созданию электронной базы данных. Очень важными пунктами были социальное положение жертв, создание учебников", – рассказал Арсений Рогинский.

После одобрительной резолюции Дмитрия Медведева разработанный "Мемориалом" план должен был стать федеральной целевой программой, но этого не произошло.

В конце 2014 года вместо нее была предложена "концепция государственной политики в сфере увековечивания памяти жертв". Тогда же был поставлен вопрос памятнике.

Дискуссия о памятнике жертвам политических репрессий. 16 марта 2015. "Мемориал", Москва.
Фоторепордаж  Веры Васильевой, HRO.org
 

После выступления Арсения Рогинского слово было предоставлено главным спикерам.

Нина Брагинская:

"Речь идет о власти символа и власти над символом, и здесь художественное решение становится делом десятым. Главное, кто владеет символом, от этого зависит содержание монументального высказывания.

Представленные на конкурс проекты показали огромное количество нерешенных проблем, отсутствие самосознания. Речь о невинных жертвах. Но для Хрущева это были верные партицйцы. Для многих это – абстрактно "наши". Для очень многих это – обыватели. "Обыватели" я говорю не потому, что хочу унизить людей, а потому, что они не имели в себе никакого политического содержания. Они никого не трогали, никого не имели в виду, не протестовали. А их убили. А протестующие тогда виновны?"

Евгений Асс:

"Я призадумался и понял, что не буду в этом конкурсе участвовать. Первое, о чем надо говорить – это общая политическая ситуация в политическом контексте. У меня ощущение, что в преддверии 70-летия Победы у начальства есть желание как-то закрыть эту тему. Надо смыть последние кровавые пятна с белого кителя усатого менеджера. Мне представляется, что они поставят памятник, причем, возможно, ужаснейший, и тему покаяния закроют. Эта история меня очень тревожит, кажется "разводкой" для либеральной интеллигенции.

Можно ли считать эпоху политических репрессий завершенной, пока сидят узники Болотной, пока еще много чего происходит в нашей стране? Или открывается новая тема? Это вопрос для обсуждения, который для меня не ясен.

Я предлагал Красную площадь и Мавзолей. Мне кажется, существуют два обстоятельства: масштаб события и символическая ценность городского пространства. То есть, есть какие-то городские ситуации, которые соответствуют масштабу катастрофы. Чего не может быть – так это строительства монумента жертвам политических репрессий на углу проспекта Сахарова, совершенно случайного, и Садового кольца. Таких перекрестков в Москве довольно много, совершенно непонятно, почему выбрали именно этот. Для меня это совершенно неприемлемо.

Все вместе: место, время, проектное задание оскорбительны как для живущих ныне, так и для невинно погибших жертв политических репрессий".

Григорий Ревзин:

"Есть правила проведения конкурса. Этот конкурс совершенно не профессионален. Точно так же нельзя написать очень хороший роман, не выучив русский алфавит. У меня сохраняется надежда на художников, а вдруг будет совершенно замечательный проект".

Сергей Ситар:

"Мне кажется, возникает вопрос масштаба. Памятник должен позволять подняться и увидеть с высоты некой смотровой площадки все места, где происходили репрессии в нашей стране. Это должно быть не меньше Родины-матери.

Тут ставили вопрос, утверждающий ли это монумент. На мой взгляд, это утверждающий монумент, прославление жертв, память о жертвах. Что утверждает памятники Победы? В этих памятниках прежде всего определено отношение к тем, кто пал и пострадал. Это огромная человеческая трагедия – война, и у нее есть жертвы. Эта паять живет в поколениях. Здесь то же самое. Также память о людях, которые стали жертвами большого террора, живет в этих поколениях".

Ян Рачинский:

"Покровка для меня гораздо более близкое место, чем проспект Сахарова, с Покровки деда забрали на расстрел. Но там точно невозможно устраивать никаких сколько-нибудь масштабных сборов людей. Проспект Сахарова это, как как известно, позволяет.

Что касается архитектурной обстановки, то я, пожалуй, согласен с прозвучавшими мнениями. Но если там предлагалось поместить памятник Сахарову, то почему там нельзя мыслить какой-то другой памятник? У архитекторов есть масса разных способов микшировать фон.

Если говорить о масштабности темы, то вопрос не о том, каких размеров должен быть памятник, а том, как он будет решен и что для его создания будет сделано.

Жертвы не одни и те же. Одно дело – самопожертвование, жертва по имя чего-то. И другое – жертва совершенно случайная. Они совершенно не стремились, ничего не делали для того, чтобы оказаться жертвами. Большинство жертв террора относятся именно к этой категории. Памятник ли это жертвам или монумент, говорящий о безжалостности того государства?

Я надеюсь вовсе не на жюри, а на то, что действительно появится выдающийся проект.

Имеет ли право ставить такой памятник нынешний режим? С таким же успехом можно было поставить вопрос, а имел ли право Хрущев публиковать "Один день Ивана Денисовича"? Должен ли был Солженицын стремиться к публикации, понимая, что Хрущев сам не стерильно чист, а режим поменялся, конечно, но не радикально?

А если не ставить памятник, то кому от этого лучше? За счет чего режим хоть как-то изменится?

Я думаю, что если вдруг действительно появится выразительный памятник, то это будет оказывать воздействие. Это вообще главный вопрос. Если мы отказываемся действовать, то за счет чего произойдут перемены? Сегодня четкое обозначение государством, пусть вопреки собственной воле, что это было, что к этому относятся с осуждением, само по себе тоже повлияет на изменение атмосферы".

Итоги дискуссии провел Арсений Рогинский:

Арсений Рогинский:

"Я странным образом согласен со всеми, высказывавшими противоположные мнения. Но я хотел бы пояснить, какое содержание вкладывал "Мемориал" в этот памятник, когда писал требования об увековечивании, из чего мы исходили. Мы исходили из того, что есть Соловецкий камень, и это наш памятник, это мы его установили. И мы всегда говорили: в России нет памятника государства и от имени государства. Для чего нам это надо? Только для одного, чтобы государство хоть один раз в жизни внятно сказало: террор – это плохо. Мы больше от него ничего не хотим. Скажет оно это искренне или лицемерно – меня не интересует. Говорит ли оно это с широко открытыми глазами или цедит сквозь зубы, чтобы бросить подачку какой-то части общества – знать не знаю, неинтересно.

Важно, чтобы государство это произнесло. Тогда учительница Марья Ивановна, для которой сейчас эта тема полулегальна (учителя, библиотекари, еще пять лет назад делавшие тематические вечера, сейчас уже опасаются этого), сможет сказать: смотрите, государство это поставило, значит… Дальше неважно, что скажет Марья Ивановна своему местному начальнику. Важно то, что это хоть какой-то для нее аргумент. Так же будет говорить любая учительница города Москвы, которая приведет к этому памятнику своих учеников, и что-то должна будет сказать. И в конце концов это что-то будет про то, что бессудная расправа над людьми, которая творилась, это очень плохо. И это уже достижение".