В Котласской ссылке

"Тысячи безвестных могилок по всей Архангельской области напоминают о годах "неиссякаемого энтузиазма". Да еще портреты усатого Батьки, до сих пор взирающие со стекол лесовозов на растоптанную им державу..."

После публикации в варшавском еженедельнике "Политика" (N 3 от 18.01.1992) статьи Казимежа Зыберта о котласской организации "Совесть", мы стали получать письма от тех, кто "прошел Котлас" в сороковые годы. Из Варшавы, Вроцлава, Познани, Будгоща, Щецина, Камень-Поморского и других городов. Люди пишут о том, как после заключения пакта Молотова-Риббентропа их арестовали органы НКВД и отправили в товарных вагонах в глубь России, на Север.

Некоторые письма кратки, в них перечисляются имена членов семьи, подвергшихся репрессиям и содержится просьба похлопотать об архивной справке, подтверждающей их пребывание в Архангельской, Кировской, Вологодской областях, в Сибири и Республике Коми с 1940 года. Другие, письма-исповеди, описывают картины жизни и страдания этих людей за тысячи километров от Родины.

Мария З., Варшава.

30 июня, в день нашего бракосочетания в нашу квартиру во Львове ночью ворвались чекисты и повели нас в отделение милиции. Удостоверив личности, записав дополнительные данные, грузовыми автомобилями отвезли всех собранных там на железнодорожную станцию и погрузили в товарные вагоны. Около трех недель этот поезд скитался по СССР и, наконец, прибыл в Котлас. Нас определили в Лимендский леспромхоз, участок Северный Калчуг Котласского района, где комендантом был чекист Долгополов. Работали лесорубами в очень тяжелых условиях. В августе 1941 года мой муж заболел клещевым энцефалитом. У него отнялись ноги и руки. Состояние мужа было очень тяжелым, а лекарств не было никаких. В это время объявили об освобождении всех польских подданных на основании договора генерала Сикорского и Сталина. Когда все приготовились к отъезду, мы оказались в безвыходном положении: муж лежит без движения, а я - беременна. Мне удалось найти подводу, перевезти мужа в Котлас и поместить в госпиталь. Условия в то время там были страшные. Наш путь домой лежал через город Ленинск возле Сталинграда, где 14 марта 1942 года родился наш сын. Муж мой с 25-летнего возраста по настоящее время инвалид первой группы.

Казимеж М., Вроцлав.

Вывезли нашу семью из Тарнополя 10 февраля 1940 года. Спустя 3 недели приехали в Республику Коми. Было нас пятеро: родители, семнадцатилетний мамин брат, семилетний я и пятилетний брат. Мамин брат Владимир умер в ссылке. Отец в 1941 году ушел на фронт и в 1944 году погиб. Мать тяжело заболела, долго лежала в больнице, мы с братом остались без присмотра, попали в детдом в поселке Опарино недалеко от Котласа. Вернулись в Польшу в марте 1946 года вместе с другими детдомовцами.

Цецилия Р., Вроцлав.

В начале июня 1941 года НКВД сослал нашу семью в Советский Союз. Нас было пятеро: мать, дед и трое детей. Привезли в Омск, поселили в цирке. Дальше этапом везли по реке Иртыш до поселка Уговой. В этом поселке мы, дети, ходили в русскую школу. После договора между генералом Сикорским и Сталиным мы смогли уехать в Свердловск, Челябинск и, наконец, в Туринск. Там жили некоторое время. Не помню, как звали женщину, у которой мы жили, но знаю, что ее муж был заключенным, и она, чтобы не голодать, ходила с коляской на вокзал, подвозила вещи пассажирам. Дом у нее был маленький, мы жили в комнате, а она с дочерьми Валей и Тамарой - в кухне. Дом был на окраине города. На этой же улице жили еще Осевские - Анна, Зигфрид, Ришард и пани Сулевска. После мы добрались до Узбекистана. Из Ферганы польские семьи транспортами уезжали в Иран. Мы не уехали, так как мама и брат заболели тифом, и их положили в больницу, а меня и сестру забрали в детский дом. Там и я заболела тифом. Госпиталь, недоедание, неизвестность... Из Узбекистана поездом в Красноводск. Из Красноводска кораблем через Каспийское море приплыли в Пахлеви (Иран). Слышала, что на дороге в Красноводск была большая катастрофа, погибло много людей, в том числе много польских детей.

Здислав Т., Познань.

Нас НКВД депортировал в СССР 20 июня 1941 года из местности Заремба Костельне в 100 километрах от Варшавы, около разделительной линии по договору Молотова-Риббентропа. Железной дорогой, под штыками красноармейцев, в товарных вагонах привезли нас в город Котлас в начале августа 1941 года. Отсюда баржами развозили по разным местам. Нас выгрузили в местности Собин. Моя семья - мать и трое детей: Марьян, 11-ти лет, трехлетний Мирослав, и я, Здислав, шести лет. Помню большие снега, большие морозы. Река Вычегда для меня была "великой водой". Помню речные пароходы, деревянные дороги в тайге, длинные деревянные бараки. Помню умерших от холода и голода людей. Помню, как мы плакали над мамой, привезенной из леса без сознания. Ее придавило деревом. Мать работала лесорубом, она была сильной, здоровой женщиной. Тогда она не имела даже куска хлеба, чтобы дать старшему сыну в дорогу, когда он ходил за 40 километров в другой поселок за пайком соли.

Казимеж З., Варшава.

Мне было 15 лет. В июне 1940 года отца и нас с братом Ильей и сестрой Ириной в группе из 300-400 человек привезли как "спецпоселенцев" в Котласский район, поселок Ягодное, Лимендский леспромхоз. Там мы жили, работали, страдали и ждали освобождения. Привезли нас из Львова, где схватили как беженцев из-под гитлеровской оккупации (из той, "Варшавской" части Польши). Мать осталась в Варшаве и погибла во время войны. С мая 1941 года мы работали в поселках Ягодное и Северный Калчуг на лесоповале. Командовали в поселках коменданты. В Ягодном - Григорий Махин, В Северном Калчуге - Долгополов. Хорошо помню Махина: невысокий, круглолицый, всегда в форме. Очень тяжело было, когда он говорил, что мы здесь навсегда. Мой отец, как знающий русский язык (окончил русскую школу), писал повсюду жалобы, обращался к властям. Из-за этого нашу семью придержали, долго не давали освободительных бумаг. В 1946 году в Узбекистане, в Фергане я, наконец, дождался разрешения вернуться на родину. Отец погиб в ташкентской тюрьме, сестра скончалась вскоре после возвращения в Польшу.

Мария Бубнова., г. Коряжма, Котласский район.

В поселке Ягодном наша семья поселилась в 1938 году. Отец мой Дмитрий Желобов работал мастером леса в Лимендском леспромхозе с 1934 горда. Хорошо помню, как в июле 1940 года в Ягодное привезли польских ссыльных. Большинство было с семьями. Разместили их в двух поселках - Северный Калчуг и Ягодное. В основном это были грамотные люди, многие имели высшее образование и даже ученые степени. Поселили их в деревянных бараках. До польских ссыльных на лесозаготовках работали уголовники, которых к приезду поляков перевели в другой район. Ссыльные от непосильного труда, плохого питания и скученности в жилых бараках часто болели. Были и случаи смерти, особенно часто среди детей. Их хоронили на кладбище рядом с поселком. Хорошо помню инженера Фриде, он был из польских евреев. Умнейший человек. В Ягодном жил один, без семьи. К сожалению, от голода и истощения Фриде умер в начале 1942 года. Помню семью Кшиванских, у которых было пятеро детей, все девочки. Кшиванский работал фельдшером, а на самом деле был крупным ученым-медиком, профессором. К нему на прием шли издалека, он никому не отказывал, всем помогал, чем мог, делал даже операции.

От редакции.
Не существует сегодня поселков Ягодное и Северный Калчуг. Нет и Лимендского леспромхоза с лесопунктами-каторгами. Только тысячи безвестных могилок по всей Архангельской области напоминают о годах "неиссякаемого энтузиазма". Да еще портреты усатого Батьки, до сих пор взирающие со стекол лесовозов на растоптанную им державу.

Котлас

Опубликовано в N1 Российского исторического и правозащитного журнала "КАРТА"