О шпиономании в России

28 февраля 2008 года в Независимом пресс-центре в Москве прошла пресс-конференция, посвященная делу академика И. А. Решетина и трех его коллег, приговоренных к срокам от 5 до 12 лет по сфабрикованному обвинению.

 

 

 

 

 


В октябре 2005 года генеральному директору ЗАО «ЦНИИМАШ-Экспорт , дочерней фирмы одного из крупнейших предприятий российской ракетно-космической отрасли, академику Игорю Решетину были предъявлены обвинения в незаконной передаче технологии двойного назначения Всекитайской экспортно-импортной корпорации «ТОЧМА», а также в хищении денежных средств, совершенных якобы организованной им «преступной группой».

В декабре 2007 года Решетин был приговорен к 11,5 годам в колонии строго режима, главный экономист института Сергей Визир – к 11 годам, заместитель председателя экспертной комиссии Михаил Иванов – к 5 годам колонии общего режима, помощник генерального директора Александр Рожкин – к 5,5 годам.

27 февраля Мосгорсуд должен был ответить на кассационную жалобу, но в связи с большим объемом дела решение по кассации было перенесено на 24 марта.

На пресс-конференции выступили ответственный секретарь Общественного комитета защиты ученых Эрнст Черный, академик РАН Юрий Рыжов, бывший директор Центра «Аэродинамическое и тепловое проектирование космических аппаратов» им. С. А. Лавочкина Валерий Финченко, адвокат Виктор Кононенко, председатель Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева, представитель пресс-службы общества «Мемориал» Николай Гладких.

«Тема, которую мы обсуждаем, – констатировал Эрнст Черный, – имеет три главных аспекта: юридический, научно-технический и общественно-политический.

Если говорить о первом и главном аспекте, в наше сознание уже внедрен термин "басманное правосудие ". Я думаю, у нас нет басманного правосудия, а есть басманные судьи. Какие бы дефекты ни имелись в нашей законодательной базе, она не дает оснований творить те безобразия, которые сегодня допускают судьи.

Второй аспект состоит в полном игнорировании спецслужбами заключений, вынесенных специалистами, хорошо знающими эти проблемы. Спецслужбы опираются на мнения избранных "экспертов", которые часто таковыми не являются.

Третий аспект – это не первое и, видимо, не последнее дело такого рода. Мы знаем дела А. Никитина, Г. Пасько, В. Щурова, В. Сойфера, В. Акуличева, О. Кайбышева, А. Бабкина и целый ряд других, когда люди были осуждены по примерно похожим обвинениям. Корнями они уходят в 30-е годы, хотя нет той массовости и нет расстрельных приговоров. Но если политические партии, которые называют себя оппозицией, молчат об этом, если общество молчит, спецслужбы чувствуют себя безнаказанными».

Адвокат Виктор Кононенко охарактеризовал юридическую сторону дела. «Первые экспертизы дали очень противоречивые заключения, но обвинение использовало только то, что было ему выгодно. Потом сотрудники компании были взяты под стражу с главной целью добиться от них признательных показаний. Это удалось: один из обвиняемых – теперь уже покойный, ни в чем не признал виновным себя, но подтвердил то, что от него требовали, и фактически дал признательные показания на всех. Дальше процесс продолжался нагло и бессовестно. Когда мы посмотрели протокол допросов свидетелей, то увидели, что они переиначены так, чтобы их можно было использовать в целях обвинения. Юрий Алексеевич Рыжов выступал в качестве свидетеля и сам мог почувствовать на себе давление со стороны судьи.

Разумеется, мы обжалуем приговор, но радужных надежд не строим. Суд вчера не состоялся – судья прямо заявил, что необходимо познакомиться с материалами дела, поскольку в соответствии с обычной практикой оно было передано всего за три дня до этого. Здесь может быть как положительная сторона – суд вникнет в наши аргументы, так и отрицательная – он будет искать способ обосновать позицию суда первой инстанции».

Присутствовавший на суде в качестве эксперта специалист по проектированию космических аппаратов, доктор технических наук Валерий Финченко охарактеризовал научно-технический аспект судебного разбирательства: «Меня поразил категорический подход, полностью отрицающий мнение технических экспертов, которые оценили содержание технических отчетов, переданных ЦНИИМАШ китайской стороне. Это меня поразило и даже обидело, как человека, 40 лет занимавшегося именно этими проблемами.

Мы точно ответили на поставленные вопросы: соответствуют ли переданные результаты работ двойным технологиям, можно ли использовать эти результаты для изготовления оружия массового уничтожения или его носителей? Нет, не соответствуют, использовать нельзя. Результаты, предоставленные российской стороной, китайская сторона могла использовать только для верификации каких-то своих установок – правильно ли отрегулированы эти установки. Чтобы перенести результаты проведенных испытаний и расчетов на реальные летающие объекты, нужен еще огромный объем работ.

То, что инкриминировано Игорю Андреевичу, совершенно безграмотно. Если говорить откровенно, то мои коллеги считают, что так можно посадить любого из нас».

«Полностью присоединяюсь, – продолжил тему академик Юрий Рыжов. – "Эспертиза", которая проводится следственными органами, просто фантастическая. Мы познакомились с этими экспертами и убедились, что они не имеют никакого отношения к тому, о чем судят, а некоторые эксперты до сих пор остаются анонимными.

Мы неоднократно ставили вопрос о необходимости привлекать к экспертизе по таким делам профильные отделения Академии наук Российской Федерации. Даже такой паллиативный орган как Общественная палата, к которой мы обращались, уже не зная, к кому еще обратиться, приняла и вывесила на сайтах соответствующий текст, но, к сожалению, и он остался гласом вопиющего в пустыне. Неделю назад секция Общественной палаты, которая занимается взаимодействием с силовыми и правоохранительными органами, пригласила меня на свое заседание.

Как и два года назад, там говорилось, что надо менять законодательство, правильно проводить экспертизу и все такое. Но даже если предположить, что начнутся позитивные изменения в законодательстве и законоприменении, сейчас-то сидят живые люди – ни за что! И я, ни на что не надеясь, предложил господам из Общественной палаты, разделить свою работу на две части: срочную – спасать посаженных людей, обращаться к властям с просьбами о помиловании, а потом заниматься и изменениями законов».

Впечатлениями об атмосфере судебного процесса поделился мемориалец Николай Гладких: «Я побывал на нескольких заседаниях, но достаточно было провести в зале полчаса, чтобы понять, что никакого внятного предмета разбирательства вообще нет. Стратегия судьи состояла в том, чтобы вытащить любой факт, способный хоть мало-мальски скомпрометировать обвиняемых. Четырех обвиняемых, четырех адвокатов, присутствующих родственников и прессу просто брали измором».

«И все-таки, общественно-политическая ситуация изменилась, – внесла позитивную ноту Людмила Алексеева. – Когда в советские времена случались обвинения в шпионаже или в разглашении государственной тайны, человека хватали и больше никто из нас ничего о нем не знал. Может, его расстреливали, может, давали какие-то сроки. Только в последние годы советской власти правозащитники наладили передачу какой-то информации из политических лагерей и тогда мы узнали, что не всех «шпионов» расстреливают. Но ничего определенного о них выяснить не могли – эти люди были полностью во власти КГБ.

Сейчас не так. Есть доступ к информации, есть независимые эксперты, на которых мы можем ориентироваться, есть Общественный Комитет защиты ученых, в который входим и мы с Юрием Алексеевичем (Рыжовым) и Эрнстом Исааковичем (Черным). Комитет защищает только тех, о ком профессионалы говорят, что их осудили безвинно, и требует, чтобы к экспертизам по таким делам привлекали специалистов в тех узких областях, в которых выдвинуто обвинение.

Эрнст Исаакович назвал целый список обвиненных ученых, но сидят только двое – ИгорьСутягин и Валентин Данилов. К ним сейчас добавились еще четверо осужденных. Но Сойфера отбили – смогли доказать, что обвинение было липовым. Или происходил сговор между судом и ФСБ: обвиним в государственной измене, но дадим сроки ниже нижнего предела по этой статье. У Моисеева было 4,5 года, у Пасько – 4; за измену и шпионаж таких сроков не дают. Или приговор Бабкину – 8 лет условно. Другое дело, что все эти люди невиновны, и все эти дела находятся в Страсбургском суде, включая Сутягина и Данилова.

Все эти дела – Сутягина, Данилова, Решетина и его подельников – приходятся на последний период всевластия ФСБ и, соответственно, творимого ею беззакония. Но гласность, которая сопровождает эти процессы, удерживает ее от фабрикации гораздо большего количества таких дел. Раньше их было по 5 одновременно.

Дело Сутягина будет рассматриваться в Страсбурге очень скоро. Европейский суд по правам человека обычно задает ответчикам 4-5 вопросов. По этому делу было задано 20 вопросов, и представители российских властей ответили так, что если они хотели расписаться в его политической подоплеке, то это им полностью удалось.

Есть еще одно направление деятельности Комитета защиты ученых – мы обращались к президенту с просьбами о помиловании Сутягина и Данилова. Но, к сожалению, действующий президент этим правом не воспользовался. Эффект был даже противоположным: Сутягина после просьбы о помиловании отправили во внутрилагерную тюрьму, а Данилов получил три взыскания – это значит, что он не имеет права просить о досрочном освобождении.

ФСБ отличается отвратительной мстительностью даже по отношению к тем, кого оно уже укатало на большие сроки. На этих людях она отыгрывается за тех, кого удалось из ее лап вырвать. Я думаю, для России, для ее населения, ее престижа, ее политической и экономической стабильности самая опасная организация, которая в ней есть, это служба безопасности.

Первое, что мы сделаем, когда будет выбран новый президент, – мы обратимся к нему с просьбой о помиловании Данилова, Сутягина и Решетина и его подельников. Есть совершенно неверное представление, что человек, который обращается с просьбой о помиловании, должен признать свою вину. Этого нет в документах о помиловании, это дурная советская традиция считать, будто бы самим фактом обращения с просьбой о помиловании, человек признает свою вину, даже если не говорит об этом.

Главное – чтобы невиновные люди вышли на свободу. Потом и они, и мы будем доказывать, что они невиновны».

На вопрос журналистов: «На всех материалах отчета, переданного в Китай, стоят подписи и печати, подтверждающие, что ничего неразрешенного в этих материалах не содержится. Почему судят человека, занимавшегося фактически менеджментом при заключении контракта, и нет никаких претензий к тем, кто ставил эти подписи и печати?» и – ответил Эрнст Черный: «Действительно, здесь очень многое, если не всё, зависит от того, как ведет себя руководство организации. Институт, в котором работал Сутягин, уклонился от защиты сотрудника, пустил дело на самотек, а закончилось это 15 годами для Сутягина.

Есть и обратные примеры. В прошлом году в Новосибирске в Институте кинетики и горения Сибирского отделения РАН заведующий лаборатории Олег Коробейничев был обвинен в разглашении государственной тайны. Но он боролся, как лев. И его не бросил институт – его поддержали ученый совет и дирекция института, и пришлось ФСБ дать задний ход. Дело закрыли, а ученому принесли извинения.

Как ведет себя ФСБ? Оно закрывает одно дело и тут же открывает какое-нибудь новое. В том же Новосибирске в разглашении гостайны обвинили сотрудников Института прикладной физики братьев Мининых. Мы занимались этим делом. И я нашел публикацию в Москве, в открытой печати, в томах «Энциклопедии XXI века. Оружие и технологии России», изданных под редакцией Сергея Иванова! И дело тоже пришлось закрыть.

У нас нет никакого другого оружия, кроме солидарности и гласности.

А в заключение я хотел бы привести пример, как нежно ФСБ относится к своим. В августе 2006 года был осужден полковник Скрипаль – разведчик, работавший в Европе и сдавший англичанам всю известную ему агентуру в Европе. Он получил 13 лет. Решетин, как мы видим, чуть меньше. Сутягин, который не имел даже допуска к секретной информации, – 15 лет. Данилов, написавший только техническое задание, своего рода протокол о намерениях, – в конечном итоге тоже 13 лет. Есть о чем задуматься?»

Николай Гладких,
Международный «Мемориал»