Выдать – нельзя – посадить, или недолгая свобода Азаматжона Эрмакова

1 июля 2011 г. в Нижнем Новгороде был задержан гражданин Узбекистана Азаматжон Эрмаков, 1972 г.р., который только 13 мая текущего года вышел из нижегородского СИЗО, где провел 18 месяцев в связи с запросом узбекской стороны о его экстрадиции. Азаматжон рассказал своему адвокату Юрию Сидорову, что при задержании прямо в отделе милиции № 2 (ОМ-2) УВД Нижнего Новгорода (Канавинский район) ему сначала подбросили гранату, а затем вручили уведомление о том, что он подозревается в ее незаконном приобретении и хранении.

По словам задержанного, события развивались следующим образом.

Вместе с земляками, с которыми Эрмаков работал на стройке в пригородном поселке, он приехал в Нижний, чтобы помыться и переодеться. Около 11 утра, выйдя на улицу, он услышал окрик "стой!", после чего его самого и нескольких его спутников задержали. Азаматжона доставили в отделение, там ввели в какое-то помещение и положили на пол с руками, скованными за спиной наручниками. Он почувствовал, что в раскрытую ладонь ему вложили какой-то предмет, и сразу выпустил его. Тогда кто-то из присутствовавших сказал, что у Эрмакова "что-то есть", и подсунул нечто - как потом выяснилось, гранату, - ему под живот, но в протоколе записали, что нашли ее в заднем правом кармане джинсов. Забрали у Азаматжона и паспорт с сотовым телефоном (не дав, разумеется, сделать полагающийся задержанному звонок) и, в конце концов, вручили уведомление о подозрении в совершении преступления.

Эрмаков требовал вызвать своего адвоката Ю.Сидорова, который более 1,5 лет оказывает ему правовую помощь по экстрадиционному делу, однако начальник отдела дознания ОМ-2 Наталья Викторовна Доронина позвонила защитнику только около 9 вечера. Адвокат готов был приехать уже через час, но г-жа Доронина заявила, что допросы после 22-00 запрещены УПК РФ, поэтому все переносится на понедельник. Азаматжон рассказал своему защитнику, что совсем уже поздно вечером ему предложили подписать какую-то бумагу и обещали после этого отпустить с обязательством являться по вызову. Он отказался подписывать что-либо без своего адвоката, и тогда его отправили в спецприемник, в котором Юрию Сидорову сообщили, что его подзащитного определили к ним на 48 часов как "беспаспортного". Между тем, паспорт, как отмечено выше, стражи порядка изъяли у Азаматжона вместе с телефоном при личном досмотре.

И, наконец, Эрмаков поделился со своим адвокатом предположением, что в описанной выше "операции" участвовали сотрудники спецслужб - что отнюдь не исключено, т.к. никто из них ему, разумеется, не представился и документов не предъявил.

Анализ ситуации дает веские основания полагать, что элементы случайности в ней, даже если и были (что не факт!), закончились непосредственно после того, как задержавшие Азаматжона лица убедились в том, что это именно он.

Дело в том, что на родине ему предъявлены обвинения в совершении антигосударственных преступлений на религиозной почве, которые уже много лет используются в Узбекистане для репрессий против верующих мусульман. Как почти всегда бывает в экстрадиционных делах по запросам узбекской стороны, представленные в Россию документы изобилуют противоречиями и нестыковками. Это, однако, не помешало Генпрокуратуре РФ вынести постановление о выдаче Эрмакова, а судам первой и кассационной инстанций, куда защита обжаловала это решение, признать его законным, тщательно не заметив ни признаков фальсификации узбекских документов, ни того, что не была еще завершена процедура рассмотрения ходатайства Азаматжона о предоставлении статуса беженца в России, а УВКБ ООН признало его нуждающимся в международной защите. Риск применения пыток к Эрмакову в случае его выдачи в Узбекистан также был проигнорирован. Одним словом, 22 сентября 2010 г. постановление о выдаче вступило в законную силу.

Исполнению оно, однако, не подлежит, т.к. в тот же день Европейский Суд приостановил экстрадицию Эрмакова в соответствии с Правилом 39 Регламента Суда, предписав властям РФ воздержаться от нее до дальнейших указаний.

Именно поэтому, продержав Азаматжона 18 месяцев под стражей1, российские правоприменители вынуждены были выпустить его из СИЗО - во избежание еще более грубых нарушений законодательства РФ и Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод, чем те, что уже допущены ими за эти 1,5 года и, естественно, указаны в страсбургской жалобе по делу Ermakov v. Russia (интересы Эрмакова в ЕСПЧ представляют адвокаты Н.Ермолаева и Ю.Сидоров, а также руководитель программы "Право на убежище" Института прав человека Е.Рябинина).

В свете страсбургского дела возникают резонные вопросы:

  • что же, все-таки, предлагалось подписать почти не владеющему русским языком Азаматжону поздним вечером 1 июля в обмен на "освобождении" после описанного выше сюжета с гранатой? Не "добровольное" ли согласие на возвращение в Узбекистан, либо - что, по сути, равносильно этому - отказ от жалобы в ЕСПЧ? Опыт показывает, что подобные предложения - отнюдь не редкость.
  • как будут развиваться события после отказа Эрмакова поставить подпись под непонятным ему текстом - станет ли он жертвой фабрикации обвинений в России, спасаясь от такой же судьбы на родине? Ведь очевидно же, что человеку, совсем недавно освобожденному из-под экстрадиционного ареста и пуще огня опасающемуся выдачи на родину, взять гранату было не только негде, но и незачем. А главное - даже если бы, вопреки логике и здравому смыслу, она действительно оказалась у него в кармане джинсов, то должна была так оттопыривать летнюю одежду весьма худощавого Азаматжона, что задержавшие его лица обнаружили бы ее сразу, как только остановили его на улице - т.е., существенно раньше, чем доставили в отдел милиции. Между прочим, в должностные обязанности сотрудников правоохранительных органов входит проведение личного досмотра прямо на месте задержания.

Так что, сопоставление обстоятельств произошедшего оставляет мало сомнений в том, что Эрмаков после своего освобождения пользовался "особым вниманием" правоохранителей, которым трудно было смириться с "упущенной добычей".

В данном контексте, считаем необходимым отметить 2 противоположные, но, судя по всему, тесно связанные между собой тенденции, которые наблюдаются в течение последних месяцев в правоприменительной практике по экстрадиционным делам.

Азаматжон Эрмаков стал одним из "последних могикан", в делах которых российские суды проигнорировали международно-правовые обязательства РФ по соблюдению запрета на выдачу в "пыточные" страны, установленного Европейской Конвенцией о защите прав человека и основных свобод и Конвенцией ООН против пыток, а также принципа "non-refoulement", который, в соответствии с Конвенцией ООН 1951 г. "О статусе беженцев", запрещает принудительное возвращение искателей убежища в страну исхода. Начиная с конца 2010 г., вынесено не менее 7 судебных решений об отмене таких экстрадиций, большинство из которых уже вступило в законную силу.

Однако одновременно с движением национального правосудия в этой области в сторону права, отечественные силовые структуры все больше заносит куда-то "налево" - они заметно активизировались в использовании внеправовых методов для передачи союзникам по ШОС лиц, выдачу которых отменили российские суды . И в заключение уместно дать штрих-пунктирный автопортрет Азаматжона Эрмакова, которого на родине обвинили в "исламском экстремизме", а в России заподозрили в пристрастии к ношению по утрам гранаты в заднем кармане джинсов.

Далее - перевод на русский язык того, что он написал о себе 1,5 года назад после задержания по объявленному Узбекистаном розыску: "Родился и жил в Жалакудукском районе Андижанской области. В 1995 г. начал молиться и, когда было время, посещал пятничный намаз. Целыми днями, с утра и до вечера я развозил на телеге с ослом в разные районы кишлака и на базары дрова, корм для животных и продавал их. Меня многие знают, потому, что всегда у любого найдётся дело для упряжки с ишаком. Ни на каких собраниях я не был и о них не знал, о каких-то высказываниях против государства услышал только сейчас, когда меня арестовали. О людях, с которыми меня вместе обвиняют, я даже не слышал - из них я знаю только Азизбека, с которым жил в одном кишлаке. Когда его забрали, я испугался, что меня тоже заберут, будут мучить и заставят признаться в том, чего я не делал, потому и уехал. Я слышал, как те, которые посидели в тюрьме, рассказывали, что не пожелали бы такой жизни не только человеческим детям, но и собачьим щенкам. Моей вины нет никакой, поэтому прошу Вас, не отправляйте меня обратно на мою родину".

 

Об авторе: Елена Рябинина, руководитель программы "Право на убежище" Института прав человека

 


118 месяцев - максимальный срок содержания под стражей, предусмотренный ст. 109 УПК РФ.