Скопинский район Рязанской области: кладбище спецгоспиталя НКВД N 4791 (+ ФОТО)

ФОТОальбом и краткие описания: Мемориальный комплекс создан общественностью Росcии, Польши и Германии на месте разрушенного и заброшенного кладбища спецгоспиталя НКВД N 4791 в Скопинском районе Рязанской области.

 

 

* * *

 

Историческая справка о кладбище и спецгоспитале НКВД N 4791, подготовленная специалистами Рязанского общества "Мемориал"

Спецгоспиталь НКВД N 4791 находился под городом Скопин Московской (территория нынешней Рязанской) области, у тогдашней деревни Новиково. Спецгоспиталь НКВД был организован под Скопиным на базе и территории советского эвакогоспиталя в конце 1944-го.

Спецгоспиталь НКВД 4791 функционировал, по меньшей мере, до конца 1947 года. В данный довольно крупный с/г попадали узники как лаготделения N26 крупного проверочно-фильтрационного лагеря N283, работавшие на шахтах и других работах в Скопинском районе, так и узники лагоотделений Рязанского лагерного управления N454 для в/пленных и интернированных.

Усилиями Рязанского общества "Мемориал" и фирмы "Диксон", при финансовой поддержке Немецкого Народного Союза по уходу за могилами жертв войны и Польского Совета охраны памятников борьбы и мученичества, в 1996 году под городом Скопин Рязанской области был сооружен мемориал памяти на кладбище спецгоспиталя (для заключенных) НКВД № 47-91.

На кладбище похоронено 200 немецких военнопленных и гражданских лиц, 48 польских граждан - интернированных НКВД на территории Польши и Литвы, в том числе участников польского антигитлеровского подполья.

Во время немецкой оккупации подпольные структуры польской Армии Крайовой (АК) подчинялась законному правительству Польши, которое в годы фашистской оккупации находилось в изгнании, в Лондоне. Советские дивизии, освобождавшие Польшу, активно сотрудничали с партизанами АК - проводили совместные боевые операции.

Но в тылах Красной армии, вслед за передовыми соединениями, двигались отряды контрразведки СМЕРШ и части НКВД. Они везли польскому народу новое правительство, сформированное по указке Сталина, и новых руководителей всех уровней из числа коммунистов и перевербованных чиновников.

Польским бойцам АК были предложены два варианта: отказаться от присяги и признать вождями "кремлевских птенцов" или отправиться в тюремных вагонах в страну победившего социализма. Большая часть бойцов АК не отказалась от присяги своему правительству, не приняла доктрину И.В. Сталина. 23 августа 1944 года в сторону Рязани тронулся первый эшелон арестованных бойцов АК. В 1944–1945 гг. советские "органы" арестовали на территориях, освобожденных от германской оккупации, не менее 39 тысяч поляков и польских граждан других национальностей. Арестованных вывезли в лагеря в глубь СССР. Значительное большинство узников составляли интернированные, т.е. лишенные свободы без приговора, помещенные, в основном, в лагеря для военнопленных и интернированных НКВД СССР.

В рамках только одного этапирования - 30 января 1945 года - в лагерь при шахтах поселка Аварийный НКВД доставил 1242 интернированных из Белостокского воеводства Польши.

В 1990 году на этой территории рязанскими мемориальцами было обнаружено захоронение командующего Люблинским округом Армии Крайовой, бригадного генерала Казимежа Тумидайского (пс. "Грабовский", "Марчин"), который погиб в 1947 году в ходе голодовки протеста польских интернированных при насильственном кормлении в лагерном госпитале НКВД 47-91. В 1991 году прах генерала Тумидайского был официально эксгумирован и перезахоронен на родине, в польском городе Люблин. С этого началась "польская программа" Рязанского общества "Мемориал", которая продолжается пятнадцать лет.

20 октября 1996 года мемориальный комплекс на кладбище был разрушен вандалами. Позднее за данное преступление был осужден житель Скопинского района В.

В течение трех лет рязанский "Мемориал", совместно с рядом российских и зарубежных общественных организаций, добивался от российских властей восстановления оскверненного лагерного кладбища. В 1999 году средства на восстановления кладбища были, наконец, выделены администрацией Рязанской области и Немецким Народным Союзом по уходу за могилами жертв войны. Активное участие в работе по восстановлению кладбища приняли рязанская фирма ритуальных услуг "Леонардо" и администрация Скопинского района Рязанской области. В 2000-е годы к проекту некрополя подключилась российская правительственная организация "Военные мемориалы", которая при поддержке правительства Венгрии установила на территории мемориального комплекса Памятный знак венгерским военнопленным второй мировой войны, погибшим в лагерях Скопинского Района рязанщины.

 

* * *

Ина Кузнецова

Этапы из лагерей при скопинских шахтах [лаготделение N 26] в спецгоспиталь НКВД N 4791 под городом Скопин.
Фрагменты воспоминаний лагерного врача

<…> Транспортом [для этапов заключенных] служили громадные крытые машины - фуры. Их в обоих случаях предоставлял лагерь. Оба события [ этапы из госпиталя в лагерь и этапы из лагеря в госпиталь] были одинаково драматичны.

Основная трудность выписки больных состояла в том, что они не хотели уходить из госпиталя. Лагерь, шахта, работа, в большинстве случаев под землей, приводили в ужас. После пребывания в госпитале лагерная жизнь казалась еще страшнее и безысходнее.

У каждого рождалось желание хоть на немного, даже на один день, отодвинуть неотвратимое. Большинство впадало в депрессию. Некоторые прибегали к различным уловкам, которые быстро становились очевидными.

К санкциям мы не прибегали. С каждым вели "разъяснительную" беседу.

Наступал день - и неотвратимое свершалось. Внешне спокойные, они выстраивались у проходной. Снаружи непосредственно к проходной подъезжала машина. По одному выходили из Зоны, в окружении конвоя садились в машину <…>

<…> Совершенно иной была картина поступления больных из лагеря. Это всегда аврал. Когда на нашей территории [территории спецгоспиталя НКВД 4791 под городом Скопин] появляется знакомая машина, а иногда и две, причем почти всегда с опозданием на час-другой, мне хочется крикнуть, как на военном корабле: "Свистать всех наверх!".

Прием больных неизменно требует участия многих людей. Но свистать не надо. Начальник, как талантливый режиссер, уже давно до мельчайших подробностей разработал все четыре акта этого многопланового действа: разгрузка, санобработка, транспортировка в Зону, размещение по палатам. Каждый участник этого процесса прекрасно знает свою роль и функционирует, как автомат.

Появление знакомой фуры на нашей территории - это сигнал, состояние "готовности" переходит в состояние "действие". Машина подъезжает к санпропускнику. Он расположен на небольшом пригорке, метрах в ста от Зоны, т. е. на свободной земле.

Конвой образует род каре, в центре которого машина с больными. Здесь же бригады из корпуса обслуги, участвующие в приеме. Фура широко раскрыта. С ловкой осторожностью хорошо тренированные санитары снимают носилки.

Истощенных, резко ослабленных больных выносят на руках. Никаких указаний, никто не командует - работа идет в хорошем темпе, в полном молчании. Кое-кто из больных покрепче пытается сам спуститься по небольшой приставной лесенке, но ему не дают - слишком медлителен, нарушается ритм работы. Ловкие руки подхватывают смельчака и ставят на землю.

<…> Больных размещают в предбаннике. Взгляд на эту темную, почти черную массу неподвижно сидящих людей вызывал содрогание.

В землисто серых и черных заношенных куртках, засаленных бушлатах, из под которых редко выглядывало серо-грязное белье, а у большинства надетых на голое тело, в таких же брюках и грязных, часто без шнурков, башмаках, надетых на босу ногу, лежали на носилках и сидели на лавках, прислоняясь к стене, молчаливые люди.

На некоторых имелись транспортные шины и мелькали серо-грязные повязки. Каждый в заскорузлых руках с черными ногтями держал чем-то наполненный такой же грязный мешочек, либо сумочку, либо узлом завязанный носовой платок.

Густо заросшие, давно не бритые и не стриженные, с впалыми щеками, землистым цветом кожи, они утратили свою индивидуальность. Все казались одного возраста и на одно лицо. Эту страшную одинаковость усиливали безразличные, устремленные в одну точку глаза: они ничего не улавливали из окружающей обстановки. Она не вызывала у них никакого интереса. У некоторых глаза были закрыты. Никто не жаловался, не задавал вопросов, ничего не просил. А процедура приема тем временем продолжается.

И вот уже вымытые, побритые, с подстриженными волосами и ногтями, одетые в чистое белье, старенькие, но чистые пижамы - они опять вместе, в другом, "чистом" зале. Метаморфоза потрясает. Это уже не однородно страшная безликая масса. Они совсем разные. Есть молодые и старые, есть брюнеты, блондины, много седых и совсем мало рыжих. Проявился и интеллект: основная масса - это простые крестьяне, однако, среди них мелькают и вполне интеллигентные лица. Можно пофантазировать: учитель, инженер, а вон тот похож на ученого.

Но странно одно: в сравнении с предыдущим положением, попав в другое измерение, они все также молчаливо безучастны, все так же неподвижен взгляд, словно не замечающий окружающего. А на некоторых лицах - тупое недоумение: им непонятно, что происходит.

Конечно, переступив порог госпиталя, эти люди не избавились от своих болезней - они по-прежнему страдают. Но как изменилась общая обстановка! А они словно этого не замечают. Странно и непонятно. Следующий этап - "бросок по вольной земле". Сто метров - от санпропускника до проходной в Зону ничем не огражденного пространства. Солдаты конвоя, построенные с интервалом в три шага, в шахматном порядке двумя противостоящими шеренгами, образуют прямой свободный коридор. Летом все проходит гладко и быстро. Зимой сложнее - теплые бушлаты и валенки затрудняют передвижение. Кроме того, их как всегда не хватает. Проходная - это самостоятельная республика в государстве. Законы, порядки, руководитель - свои. Проверка по личным делам при первом приеме для них недостаточна. Они проверяют заново по своим спискам: больной называет фамилию, имя, год рождения. <…>

И вот все в Зоне. Размещены по корпусам в зависимости от характера заболевания. Здесь их ждут врачи. Присутствие начальника обязательно. Завтра, на утренней конференции, независимо от того, когда поступил боль ной - днем, вечером, ночью - он, начальник, обязан до ложить о каждом, указав ориентировочный диагноз. Наконец, больной уложен в кровать, осмотрен лечащим врачом, сделаны соответствующие назначения. Чистая постель, чистая палата, сквозь чистое оконное стекло видно небо. Но новичок по-прежнему ничего не замечает. Он молчалив, безучастен, на вопросы врача отвечает с видимым напряжением. Вопросы соседей в большинстве случаев оставляет без ответа. И состояние это длится день, два, иногда дольше.

Нужно время, так же как глыбе льда растаять под лучами скупого солнца, чтобы больной заинтересовался окружающим. С огромным трудом он включается в нормальную жизнь. Почему это происходит? - спрашивала я себя. Должна же быть причина этой апатии, наблюдаемой почти в ста процентах случаев?

Только овладев языком, я нашла этому объяснение. По кусочкам складывала отдельные обрывочные замечания, реплики больных, скупые ответы и объяснения, а иногда и откровенные признания на прямо поставленный вопрос. Разговаривала с молодыми и старыми, с просты ми солдатами и с интеллигентными больными, пока не сложилась вполне убедительная картина. Оказалось, что причина такой парадоксальной реакции больных обусловлена крутыми поворотами всей предшествующей жизни, включая войну, плен, болезнь.

И как результат: они не верят! Не верят, что после всех несчастий, унижений, потерь, начавшихся с войной смертей, поражений, предательств, страхов, ужасов, разочарования, затем плена с его новыми унижениями, постоянным страхом физического уничтожения, непосильным трудом, утратой здоровья и новыми страданиями от физического бессилия - что то может измениться. Истощенные физически и опустошенные душевно, они не могут представить себе, что существует место на земле, на чужой земле, где произносят нормальные человеческие слова, где кто то, тоже совершенно чужой, в какой-то мере заинтересован в твоем здоровье, в твоей жизни. Где тебя ждут, принимают, лечат и проявляют заботу.

Их опыт подсказывает, что такого в сегодняшнем мире быть не может. Обольщаться не имеет смысла. А все, что они встретили в госпитале, это не больше чем обыкновенная мистификация. Коварный ход расчетливого обмана. Изощренный прием перед новыми, более ухищренными унижениями. Способов борьбы нет, и единственная защитная реакция - это уйти в себя, отгородиться от всей фальши и обмана. Время идет. Факты, действительность говорят свое. Ничего ужасного не происходит. И медленно, очень медленно больной начинает отходить от угрожающего фантома. Приходит понимание реальности. Этой трансформации восприятия помогают и немецкие врачи. Но главный фактор - прочно установившийся уклад жизни госпиталя: активное лечение, доброжелательное отношение персонала, безукоризненная чистота и строгий режим. И понимает больной, что здесь его спасение, и всем своим существом включается в процесс выздоровления. И диву даешься - сколько резервов дал Бог человеку в борьбе за жизнь. Где скрыты эти невероятно мощные силы, которые вдруг высвобождаются и вступают в бой. Только увидев весь этот процесс своими глазами, можно поверить, что он действительно существует. До сих пор не могу забыть свое первое участие в приеме поступающих [из лагеря] больных. Войдя в помещение санпропускника, я вдруг увидела всю группу только что снятых с машины пациентов. Это был шок. Зачем же их привезли, - в ужасе подумала я. Разве им можно помочь? Это уже полутрупы. И все мое существо пронизал неописуемый страх. Вскоре я убедилась - помочь можно. И помогали, и очень многих вылечивали.<…>

Источник мемуаров: Ина Кузнецова. "Зона милосердия". Москва. Издательство им. Сабашниковых. ISBN 5 8242 0101. 2005